Большие изменения происходят в языке – четыре слова (словосочетания) из
пяти в заглавии приходится брать в кавычки. Но – что ж поделать, в такое время
живем.
Вчера произошло ожидаемое событие: девочек из «Риота» «закатали» в тюрьму
еще на два месяца. Без каких бы то ни было юридических оснований.Что это?
Ответ, в общем, очевиден.
Ясно, что ни к какому правосудию это не имеет никакого отношения: «Будет
сидеть! Я сказал!» как выразился главный герой в фильме главного доверенного
лица главного героя панк-молебна. Но что вызвало такую реакцию этого нашего
героя нашего времени?
Немного обиды и личной мести: те, кого в девичьей песенке не слишком изящно
обозвали «сранью», то есть экскрементами бога, не нашли ничего лучше, как
обидеться и начать доказывать, что риотовы поэты попали в точку и что их,
поэтов герои и в самом деле не лучшее из сотворенного Богом. Есть такой момент,
конечно. Есть. Но не он здесь главное. Главное здесь в другом.
Главное в том, что альфа-самец (и уже далеко не в первый раз) демонстрирует
силу. Ту самую, наличие которой делает ум уже не таким и нужным. А
демонстрирует он свою силу для нас. Чтобы мы испугались. Чтобы мы сидели и не
смели пикнуть. По гораздо меньшему поводу он в свое время решил упрятать в
тюрьму Ходорковского – тогда нужно было показать «кто в доме хозяин» только
крупному бизнесу. Сегодня тоже самое нужно продемонстрировать всей оппозиционно
настроенной части общества. Чтобы сидели и не рыпались. Чтобы знали, что
никакие законы, и никакие протесты, и никакие западные «амнести интернейшнэл»
нам не помогут: «хозяин» захочет и «Будут сидеть!».
Это нас проверяют сегодня «на вшивость»: испугаемся, проглотим, промолчим
или сплотимся и скажем церковной и светской власти, что мы о них думаем.
Позволим «закатать» в тюрьму ничем ЗАКОН не нарушивших девочек или покажем, что
с законом нужно считаться и что у нас есть, кому постоять за него. Все, что
происходит сегодня, это уже не про «пусь». Это про нас. Про нас с вами.
Ответ, который почти рефлекторно срывается с губ у огромного большинства
сегодняшней оппозиции, - власть. Власть мешает. Она проклятая! Она.
Не будучи поклонником этой власти и не имея никаких хороших слов в ее
адрес, должен тем не менее сказать вам, что мешает нам как раз не власть. А
власть-то как раз и не мешает совсем или почти не мешает. Мешают нам (как не
вспомнить здесь того неумелого танцора) мы сами. Мы и только мы.
Мешаем мы себе своей занятостью, своей амбициозностью, своей глупостью и
своими страхами. Пожалуй, именно в таком порядке.
Почему занятостью? Потому что жизнь наша такова, что очень многим
приходится тратить очень много времени на зарабатывание денег. Кому-то они
просто необходимы, чтобы жить. Остальным – чтобы жить «не хуже других».
(Замечу, что эти «другие» у каждого свои: у кого-то - сосед Прошка, у кого-то –
миллиардер Прохоров.) В общем, на то, чтобы подумать о чем-то другом, кроме
заработка, хотя бы о том, как сделать жизнь лучше, у многих времени просто не
остается. Остается очень мало. Мы так увлечены благоустройством своего уголка
мира, что задуматься о том, что наш уголок не станет благоустроенным до тех
пор, пока мы не сделаем благоустроенным весь наш угол, у многих просто не
остается времени.
Почему амбициозностью? Потому, что те немногие из нас, которые находят
время для практической «общественной» работы – чего-то большего, чем просто
разговоры, - чаще всего движимы и множеством иных желаний помимо желания общей
пользы: желаниями руководить, прославиться, самоутвердиться и прочая, и прочая.
И в результате, оставаясь в плену у этих своих вполне естественных желаний, они
оказываются неспособны или очень мало способны к организации и коллективному
действию: большинство практических начинаний остается либо уделом очень
маленьких групп, либо просто тонут в разговорах.
Почему глупостью? Потому, что опять-таки абсолютное большинство из тех, кто
находит внутренний ресурс для заботы об «общем благе», не хотят, а часто и не
могут, не умеют думать ни о том, в чем это благо состоит, ни о том, как его
добиваться. Для них и вопроса такого не возникает. В голове сидят готовые
рецепты – «вернуться в СССР», или «как на Западе», или «русское государство» -
и даже импульса у этих людей не возникает задуматься, а хорош ли его
собственный рецепт, не говоря уж о том, чтобы задуматься, так ли уж плохи
другие рецепты и чем именно они плохи. Работы ума, работы интеллекта в
оппозиционном движении любой окраски (демократической, монархической,
коммунистической и пр., и пр.) нет совсем. И интеллектуального ресурса тоже
совсем не видно. Почти совсем не видно.
И наконец, почему страхами? Потому, что именно страхи и являются одним из
тормозов, который ступорит работу нашего ума. Кто-то боится коммунизма (и не
без оснований – ох, как не без оснований), и в результате он отметает с порога
все явные позитивы, которые были в коммунистическом прошлом СССР. Он о них и
слышать не хочет. При любом намеке моментально сжимается в пружину и выпаливает
«Хочешь опять?». Другой точно так же боится капитализма, и опять не без
оснований – последние 20 лет показали нам, что бояться есть чего, ох, как есть
– и при любом намеке, что и в капитализме есть свои светлые стороны, его лицо
сводит судорогой и он выдает что-то своё, накипевшее. У третьего такую же
реакцию вызывает религия, и уже даже слово, которое было на знамени всей
русской интеллигенции, включая и атеистическую ее часть, все сто пятьдесят лет
ее (нашего) существования, слово «духовность», оказывается невозможно
произнести в его присутствии как слово малоприличное и едва ли не бранное.
Такие страхи порабощают нас, лишают внутренней свободы. А именно она,
внутренняя эта самая свобода и нужнее нам сегодня больше всего, чтобы сначала
придумать, как нам сделать нашу жизнь лучше, а потом и сделать то, что мы
придумаем.
«Паттерн» (простите за англицизм, но подходящего русского слова не подберу
– «схема», «образ», все не то...), о котором я хочу рассказать, встречается в
мировой истории постоянно. Его первая составляющая - передовая и сильная
культура распространяет свое влияние и таким образом распространяется сама по
более диким-варварским соседям. При этом варвары цивилизируются и становятся
культурными, цивилизованными людьми. Так создавались все крупные империи.
Вторая составляющая паттерна: в каком-то месте распространение культуры
встречает сопротивление – «варвары» хотя и цивилизируются отчасти, но стремятся
сохранить свою самость. Через некоторое время эти не до конца цивилизованные
варвары сами становятся радоночальниками принципиально новой культуры. Примеры
бесконечны: так когда-то диковатые греки сопротивлялись могущественным и
культурным персам, чтобы положить начало новой цивилизации. Так дикие франки
остановили культурных арабов, а раньше дикие арабы положили предел
распространению великой римской культуры. Так и Россия сохранила свою самость в
18-19-м веках, затапливаемая очень благодатной для нашей почвы европейской
культурой.
В этом благое значение мировых империй – они распространяют культуру. И
хотя при этом всегда или почти всегда льется кровь и слезы угнетенных, эта
кровь и эти слезы – просто плата за отсталость и лень угнетаемых. Но, конечно,
необходимо ясно понимать, что всегда колонизаторы преступают незримый Божий
закон, иногда больше, иногда меньше, и поэтому слезы с кровью не полностью
окупаются тем благом, которое угнетатели несут угнетенным. Неоплаченная же
часть (которую, конечно, трудно оценить количественно) ложится тяжелым грузом в
«карму» (а впрочем, кавычки здесь не нужны) «цивилизаторов» (хотя и здесь
кавычки излишни). Именно поэтому покорение Кавказа Россией гораздо сильнее
утяжелило нашу карму, чем покорение Сибири (где, конечно, тоже, мягко говоря,
не всё было бескровным). Поэтому и относительно бескровное завоевание испанцами
своей части Америки было для них куда менее тяжелым по последствиям, чем
история индейского геноцида при создании США англичанами. Примеры эти
бессчетны. Португальцы, например, гораздо сильнее переусердствовали со своими
африканскими колониями, чем, например, французы.
Но все это взгляд на паттерн с точки зрения его влияния на судьбу
завоевателей. А для нас сегодня гораздо интересней взгляд со стороны
завоеванных. Сегодня, с одной стороны, мы по сравнению с мировым культурным
лидером Западом, живем плохо, по-варварски. А с другой, западная культура
завоевывает нас, начиная (как это всегда и бывает) с завоевания наших душ. И
тут возникает развилка в нашей исторической судьбе, когда она, судьба наша
может развиваться дальше по двум разным сценариям.
Сценарий первый – кошмар националистов – мы повторим судьбу всех варваров,
покоренных цивилизованными соседями. Этот сценарий чреват утратой суверенитета,
национального богатства, культуры и т.д. и т.п. Сценарий неприятный, но
исторически оправданный: того, кто не способен развиваться и расти сам,
развивают и растят могучие соседи. Естественно – беря за эту плату и немалую
плату.
Сценарий второй – грезы националистов – мы повторим судьбу всех создателей
великих цивилизаций: впитав благое и полезное от внешней для нас и весьма
агрессивно затапливающей весь мир (и нас в том числе) западной культуры, мы
сохраним свою «самость» и станем «островком сопротивления» - островком, на
котором нам предстоит растить новую великую мировую культуру, поднимать
человечество на новую ступень лестницы, ступенями которой были шумеры,
египтяне, асирийцы, греки, римляне, арабы, европейцы...
От чего зависит то, какой из двух сценариев будет реализован? От нас.
Все никак я не мог сообразить, кого же именно напоминает мне вся эта
история с Чулпан Хаматовой и сама Чулпан. А тут вспомнилось...
Впрочем, сейчас времена такие, что, наверное, нужно начать с начала.
«Падшие» женщины – героини всех главных романов Достоевского - и Настасья
Филлиповна, и Грушенька... Но иконописным Достоевский пишет только лик героини
«Преступления и наказания» - Сонечки Мармеладовой. Вот как ее отец рассказывает
про «падение» дочери.
А тут ребятишки голодные... А тут
Катерина Ивановна, руки ломая, по комнате ходит, да красные пятна у ней на
щеках выступают, -- что в болезни этой и всегда бывает: "Живешь, дескать,
ты, дармоедка, у нас, ешь и пьешь, и теплом пользуешься", а что тут пьешь
и ешь, когда и ребятишки-то по три дня корки не видят! Лежал я тогда... ну, да
уж что! лежал пьяненькой-с, и слышу, говорит моя Соня (безответная она, и
голосок у ней такой кроткий... белокуренькая, личико всегда бледненькое,
худенькое), говорит: "Что ж, Катерина Ивановна, неужели же мне на такое
дело пойти?" А уж Дарья Францевна, женщина злонамеренная и полиции
многократно известная, раза три через хозяйку наведывалась. "А что ж, --
отвечает Катерина Ивановна, в пересмешку, -- чего беречь? Эко сокровище!"
Но не вините, не вините, милостивый государь, не вините! Не в здравом рассудке
сие сказано было, а при взволнованных чувствах, в болезни и при плаче детей не
евших, да и сказано более ради оскорбления, чем в точном смысле... Ибо Катерина
Ивановна такого уж характера, и как расплачутся дети, хоть бы и с голоду,
тотчас же их бить начинает. И вижу я, эдак часу в шестом, Сонечка встала,
надела платочек, надела бурнусик и с квартиры отправилась, а в девятом часу и
назад обратно пришла. Пришла, и прямо к Катерине Ивановне, и на стол перед ней
тридцать целковых молча выложила. Ни словечка при этом не вымолвила, хоть бы
взглянула, а взяла только наш большой драдедамовый зеленый платок (общий такой
у нас платок есть, драдедамовый), накрыла им совсем голову и лицо и легла на
кровать, лицом к стенке, только плечики да тело всё вздрагивают...
Сонечка отправилась на панель, чтобы спасти семью от смерти. Такая вот
цена. Позднее она спасает от духовной смерти и главного героя романа. Святая
проститутка. Сегодня, да и во времена Достоевского, эти слова несоединимы. Но
они соединились в душе Достоевского, а через нее - и в нашей культуре.
Но ведь с Чулпан произошло точно тоже самое. Ценой спасения детей наше
общество, а это мы с вами, сделали попранное гражданское чувство – такое же
интимное, нравственное чувство, как и чувство девичей чистоты. Иначе у нас
нельзя: хочешь сделать что-то хорошее, продай дорогой кусок себя, своей души.
Ведь это наша жизнь.
Можем ли мы хоть в чем-то упрекнуть саму Чулпан? Конечно, нет. Но можем ли
мы признать такое положение нормальным? Тем более – нет. Оно совершенно
ненормально. И тут нам есть, с кого за эту ненормальность спросить. И прежде
всего – с самих себя.
Чем отличались коммунисты всех поколений, когда это слово не нужно было
брать в кавычки? Они отличались мечтательностью, мечтой. Это были мечтатели,
думающие о будущем. Это были «люди будущего». Именно поэтому они так легко были
готовые ради прекрасного будущего жертвовать настоящим (и своим, и чужим).
А что из себя представляют коммунисты сегодня? Это самые настоящие люди
прошлого. Все их мысли о прошлом. Они вздыхают по прекрасному (им так кажется,
что такому уж прекрасному, но это неважно) прошлому. По прекрасному Сталину. По
прекрасному брежневскому времени. Другими словами, они самые настоящие люди
прошлого. Этим объясняется и то, что помимо прекрасного коммунистического вчера
их привлекает вообще любое вчера – и церковное, и фольклорное – любое. Немного
перефразируя Пушкина - что прошло, то стало мило. Только вот в отличие от
лирического пушкинского героя их сердце совсем не живет будущим. Совсем. Голова
их по сравнению с советскими коммунистами повернута на 180 градусов: смотрят
они не вперед, а назад.
Вот именно этот консерватизм, традиционализм и превращает их в
АНТИкоммунистов – коммунистов, повернувшихся спиной к будущему.
Это началось уже довольно давно – все заговорили о коррупции. И чем дальше,
тем больше – со все бОльшим азартом, все бОльшим увлечением... Вот уже и в
программу всех партий, включая и ПжиВ включены меры по борьбе с коррупцией. Вот
уже и нацлидер о ней говорит.
Но давайте вдумаемся – ведь проблема совершенно придуманная. Ведь по
большому счету (да и по небольшому) обществу совершенно неважно, есть коррупция
или ее нет.
Что важно обществу? Обществу важно, чтобы общественный пирог делился-более-менее
справедливо. Чтобы каждому хватало «на жизнь» - и старикам, и инвалидам, и
беднякам. Чтобы у всех были материальные возможности жить достойно, расти,
становиться лучше. (В скобках замечу, что люди растут до смерти, а не до
получения аттестата зрелости.) Вот что важно.
А что для этого нужно? Нужно, чтобы никто не хапал от общественного пирога
больше, чем ему нужно для нормальной жизни. (Опять замечу в скобках, что
собственности при этом у любого может быть хоть все государство – важно, чтобы
он не тратил больше нормального на себя любимого.) Вот реальная проблема. А
каким образом распределяется ненормальное потребление («золотые унитазы») между
хапающими, совершенно неважно. Построил ли некий капиталист себе дворец на 100
комнат, или построил он себе дворец на 50 комнат, а чиновнику, который выделил
ему землю, еще один дворец на 50 комнат, обществу совершенно неважно. Конечно,
лучше для общественной нравственности иметь чиновников непродажных, но с
экономической точки зрения более ровное распределение совокупного продукта при
«откатах» получается чуть ли даже не более справедливым – так украденный (или
как у нас говорят, честно заработанный миллиардером) миллиард тратится на
одного, а так все же на двоих. Конечно, все равно – не на десять тысяч, но
лучше, чем на одного.
Таким образом, и происходит отвлечение общественного внимания от
по-настоящему важного вопроса – распределения общественного пирога, на вопрос
гораздо менее важный – борьбу с коррупцией. То есть вместо того, чтобы говорить
о том, как прекратить воровство, мы с увлечение обсуждаем вопрос, как правильно
ворам делиться. И пока мы это так самозабвенно обсуждаем, ничто не мешает
нашему «Ваське» слушать, да есть.
Сразу определюсь: «править» не значит «управлять», управлять должны
управленцы, или на более литературном русском языке – управляющие, за которыми,
естественно, правители должны внимательно следить, не давая им своевольничать и
греть руки. Но эта статья не об управляющих, а о правителях.
Также скажу сразу, что, обсуждая вопрос на метафизическом уровне,
правителем России должна быть признана некая идея, которую можно назвать и
«национальной идеей». А вот на уровне общей социологии-политологии можно
сказать, что правителем должен быть народ России – любимая сентенция
демократов. Тут нет противоречия, ведь национальную идею реализует народ.
Что это за идея? И здесь тоже нет большого секрета: идея состоит в том,
чтобы общество в целом и каждый человек становился лучше – становился честнее,
умнее, добрее, одухотворенней, полнее реализовывал свой личностный потенциал и
успешнее избавлялся от того, что мешает ему становиться лучше – от глупости,
страхов, злобы, жадности и т.д. и т.п.
Но все это - вещи общие, своего рода предисловие, присказка. А статья о
вопросах частных – о том, какой должна быть конфигурация власти и политическое
устройство.
Так как огромное дело - сделать
общество лучше -распадается на сотни миллионов дел помельче, в которые
вовлечены десятки миллионов членов общества, ясно, что основу политического
устройства должна составлять пирамидальная структура, основной целью которой
является помощь каждому человеку в совершении тех дел, в которых он участвует.
Высшие этажи этой пирамиды ответствены за совершение самых крупных общественных
дел, этажи пониже – за совершение дел менее масштабных (но от того вовсе не
менее важных). Такую пирамидальную структуру неверно было бы называть партией,
скорее это – общенародный союз.
Место отдельного человека в таком союзе должно определяться только и
исключительно его духовным уровнем, духовным ростом. Предупреждаю критиков – не
спрашивайте, как измерять духовный рост; это вопрос не простой, но вполне
разрешимый, было бы желание: мы не очень затрудняемся с тем, чтобы понять, кто
вышедуховно – Солженицын или
какой-нибудь Кутькин. Но данная статья не о механизмах, а о принципах. Принцип
же здесь прост – общество должны вести самые зрячие. В идеале, конечно,
хотелось бы, чтобы – совсем хорошо видящие. Но таких может и не оказаться.
Каким образом должны быть построены отношения между ярусами пирамиды – тоже
вопрос не этой статьи. А вот, что мне хотелось бы обсудить здесь – это вопрос о
высшем уровне пирамиды, своего рода – Верховном Совете.
Здесь возможны две ситуации. Ситуация первая – в результате некой
«селекционной» работы обществу удается найти несколько – неважно сколько, но
больше одного - достаточно высоких духовных лидеров. Критерий «достаточности»
здесь прост: по-настоящему духовно высокие, самые высокие люди видят мир
одинакого. У них не бывает споров, и между ними не бывает противоречий. Если
обществу посчастливилось найти такую группу, то эта группа и осуществляет
функцию правителей страны, принимая все самые важные решения, включая
естественно и кадровые.
Но обществу может и не повезти:
группа его духовных лидеров может оказаться не настолько высокой, чтобы видеть
происходящее одинакого. В этом случае в «Верховном Совете» будут возникать
споры и он станет «местом для дискуссий». Как проводить такие дискуссии, как
принимать решения в этом случае, когда консенсуса на самом верху нет? Это
вопрос, отвечать на который придется самому «Верховному Совету».