Александр Балтин
МАКСИМ
(пьеса)
Одна из бесчисленных московских
интеллигентских квартир. 1989 год. Излом советской империи. Комната, тесно заставленная
разнокалиберной мебелью. Все предметы будто налезают друг на друга, толкаются,
застывают в причудливых позах, точно огромные оцепеневшие насекомые. Валера
сидит на валике дивана, что-то бездумно перебирая на тумбочке. Ольга перекладывает
со стола на сервант декоративные тарелки.
Ольга. Давай стол подвинем. Давай, давай – хватит всякую чепуху перебирать. Ничего не поделаешь – придётся подвинуть. Иначе раскладушка для брата твоего не станет.
Валера. Он мне разве брат?
Ольга. А кто же он?
Берутся за стол, отодвигают к
серванту.
Валера. Я думал это по-другому называется.
Ольга. Да нет. Сводный брат. Отец-то у вас один.
Валера. А-а-а…Я путаю все эти родственные названия. Я думал как-нибудь…деверь, шурин…
Ольга. Ха-ха…Дурачок ты мой…Шурин – это брат жены, а деверь…сама не помню. (Смотрит на часы.)
Ну что же отец не идёт. Обещал пораньше быть.
Валера. А ты его знаешь?
Ольга. Максимку-то? Мальчишкой видела – вроде тебя.
Валера. А почему он с нами не жил?
Ольга. Долгая история. Тебе ещё рано во всё это вникать.
Валера. Прям уж! Ну расскажи.
Ольга. Ну…он жил с матерью. Когда…когда мы с твоим отцом…поженились, его первая жена отобрала у него сына. Всё это было запутано, отчасти жестоко.
Валера. А потом?
Ольга. А потом его мать умерла. Воспитывала его бабка. Закончил…геологический что ли? Институт – не знаю точно, но что-то с геологией. Мотался по всей стране, сначала, кажется, рабочим, затем…кто его знает кем. У него бурная биография.
Валера. А почему он у нас никогда не бывал?
Ольга. Да кто его знает. Мать и бабка были против. Потом – потом некогда было. Он и сейчас-то проездом – переночует дальше. А ты будто волнуешься?
Валера. Я и в самом деле волнуюсь.
Ольга. Ну, ну, было б из-за чего. Ты хлеба кстати купил?
Валера. Купил. Батон.
Ольга. Всего? Мало. Сбегай-ка возьми ещё.
Валера. Ну, мА, мне неохота.
Ольга. Прям ещё, неохота! Чего тут неохота – булочная под носом. Давай, давай, может заодно отца встретишь.
Валера. Вечно так. Ну давай деньги.
Ольга. Так, где кошелёк-то? Вот держи. Возьми ещё чёрного половинку что ли…
Валера. Ладно.
Ольга. Вот те и ладно. Давай скорее.
Валера уходит.
Ольга. Я не выдержу присутствия этого парня.
Достаёт из-за серванта раскладушку,
устанавливает её. Оглядывает комнату.
Ольга. Всё. Осталось ждать.
Кухня. Празднично накрытый стол.
Несколько бутылок. Максим курит у открытого окна. Валера сидит за столом. Ольга
у плиты.
Ольга. Последние штрихи. Сациви готово. Такого сациви ты не едал.
Максим. Едал, Ольга Николаевна, едал. В Грузии бывать доводилось. Чего я только не едал, где только не бывал…
Ольга. Так меня и научила грузинка готовить. Была подруга когда-то…Не знаю, что с ней сейчас…Ну, вроде всё.
Максим. Что же отец-то?
Ольга. Не знаю. Должен уже быть. Видимо, пораньше не получилось.
Отходит от плиты. Оглядывает стол.
Ольга. Ну, по-моему полный порядок.
Максим. Выглядит красиво.
Валера (хватает кусок колбасы). Главное – чтоб было вкусно!
Ольга. Валерка!
Максим. Ну-ну, брательник. Терпи. Учись.
Валера. Ждём уже долго. Давайте садиться. Когда ещё отец придёт!
Максим. Э! Брат, так не годится. В армии тебя от этого отучат.
Ольга (удивлённо). В армии?
Валера (весело). Чего я там забыл?
Максим. Ты-то может и ничего, да об этом не спрашивают.
Валера. Ну что я в институт не поступлю что ли?
Максим. Не знаю, не знаю. Да и стоит ли – если только, чтоб от армии откосить?
Ольга. Конечно, стоит. Зачем ему два года кошмара?
Максим. Меня, кажется, отец учил не искать…этих самых…лёгких путей…Впрочем, это я в банальное морализаторство впадаю…К тому ж давно было – не помню.
Ольга. Ну…лёгких путей может искать и не следует, но зачем же особые трудности себе создавать?
Максим. Ну разве это трудности! Так – досадная неприятность.
Шум открываемой двери.
А вот и отец.
Валера выходит в коридор. Голос отца:
Отец. Ну не получилось, не получилось. Максим тут?
Максим. Тут, тут, где же мне быть.
Входят отец и Валера.
Отец. Ну здравствуй, сынок.
Максим. Здорово, батя. Ну уж ты сразу обниматься.
Отец. Сколько – три что ли года не виделись?
Максим. Чуть больше. Но это – чуть – мелочь…Давай садиться.
Отец. Давайте, давайте. Только руки ополосну.
Пока он моет руки,
рассаживаются. Когда входит отец, Максим открывает бутылку водки.
Ольга. Сациви сразу раскладывать?
Отец. Да нет, зачем? Закусим сперва. Ну, Максим – давай – за встречу!
Максим. Я бы сказал – за знакомство.
Отец. За знакомство? Ты разве Ольгу не помнишь?
Максим. Смутно. Валерку вообще впервые вижу.
Отец. Ну может теперь будете общаться. Ему нужен такой друг, как ты – мужественный, много повидавший.
Максим. Хм. Ну а ты ему?..
Отец. Я? Ну это другое дело…
Максим. Ну давай выпьем за что хочешь. За встречу, так за встречу. А вы, Ольга Николаевна?
Отец. Она водку не пьёт.
Максим. Что так? Может сё же…в связи с таким событием?
Ольга. Нет, нет. Никогда не понимала удовольствия.
Максим. Не пили – оттого и не понимали.
Отец. Ты ещё Валере предложи.
Максим. А что? Я в его возрасте уже причащался. Ха-ха.
Отец. Ну сын…ты скажешь…
Максим. Я ведь хулиганом был. Сорванцом. Бабка удержать не могла. Опять же провинция. Ладно, отец, давай.
Чокаются. Пьют.
Валера. А почему – провинция?
Максим. А мы ведь в Ельце жили. Это отец наш москвичём заделался.
Отец. Максим, не надо про это…
Максим. Ну, не надо – так не надо.
Ольга. Ты закусывай, закусывай. Вон колбасу бери. Салату положить? Вон Валерка как трескает!
Максим. Спасибо, Ольга Николаевна, спасибо. По второй надо – и покурить. А потом уж закусывать. А затем – съедим ваше замечательное сациви. Давай, отец.
Ольга. Как ты много куришь, Максим.
Максим. Ну что поделаешь. Люблю дымить. После армии думал бросить – да где там! Отец, Валерка вон в армию идти не хочет.
Отец. Ну, Максим, неужели ты хотел?
Максим. Хотел не хотел – да мимо не получилось. Ладно. Что это за рыба?
Ольга. Кета.
Максим. Кета? Сейчас попробую. (Кладёт на тарелку рыбу. Медленно жуёт.)
Ольга. Ну как?
Максим. Это разве кета? Настоящая кета – это на Севере – там и засол другой. А это так – водку зажевать…
Ольга. (Смотрит на мужа). Ну, чем богаты…
Максим. Да, я понимаю. Вздрогнули, отец.
Отец. Давай. За тех, кого с нами нет.
Максим. Во-во. За мать мою, например, за бабку.
Отец. Максим, я прошу тебя…
Ольга. Да что в самом деле!
Максим. Ну вы же молчите. Надо как-то б-э-седу тянуть. Ладно, Ольга Николаевна, не смотрите на меня так, я вообще-то добрый. Буду теперь вас слушать, да ваше сациви кушать. (Выпивает). Не затруднит (протягивает тарелку) побольше.
Валера. И мне.
Ольга. Да уж – тебе всегда побольше.
Максим. Хорошо! Пусть ест, сил набирается.
Ольга. А ты, Максим, почти ничего не ел. Не по душе закуска?
Максим. Да нет, почему же. Я признаться, перекусил. В купе попутчики славные попались – ребята молодые, весёлые. От выпивки отказался – я коньяк вообще не особо жалую, а поесть – поел. Но ваше сациви, Ольга Николаевна – с удовольствием.
Ольга. Хорошо. Ловлю на слове. И буду следить, как ты ешь (протягивает тарелку).
Максим. Вай-вай, какой аромат…
Отец (приободрившись). Вот так-то лучше.
Максим (жуя). Хорошо в Грузии. Осенью в горах – не бывали? Воздух дрожит, как зыбкое тонкое стекло. А вино! А песни! Молодой барашек – только зажарен – вот это да! Аромат! А сыры их! Зелень! Жаль, что я не поэт.
Отец. Ты, сынок, больше на птицу похож.
Максим. На птицу? Это как же?
Отец. То в одном краю, то в другом. И не сидится тебе нигде.
Максим. Так это вынужденно, отец. Да и где мне сидеть-то? Кому я нужен. Работа моя может ещё и нужна кому, а так…
Ольга. Тут вот Валерка жизнью твоей интересовался.
Максим. Да? По-моему он больше сациви интересуется. А, Валер?
Валера. Нет, нет, правда. Мне очень интересно.
Максим. Интересно? Да что тут интересного. Не жизнь, а сволочь. Но, отец, больно сухо сидим. Я наливаю.
Ольга. Папа уже по-моему готов к сациви.
Валера (удивлённо). Жизнь – сволочь? Как это?
Максим. Не обращай внимания, брательник. (пьёт). Это я так…Что тебя в ней интересовало?
Валера. Ну…вообще…
Максим. Вообще – это неопределённо. Где был, что видел – это что ли?
Валера. Да.
Максим. Э-э, много где был, много чего видел. С геологическими партиями всю страну излазил. В Сибири на сплаве леса работал – парень я, как видишь, здоровый. В Казахстане змееловом был – ну это больше так, подрабатывал. За этих гадов, вернее за яд их, хорошо платили. Ой, как хорошо. Пей, пей, отец, а то – негоже, я выпил, а ты…
Отец. Я попозже.
Максим. Ну ладно, а я ещё выпью. (Пьёт). В бригаде тигроловов одно время подвизался. Чуть не погиб было. Метина на спине на всю жизнь осталась.
Валера. Ой? Правда?
Максим. Ага, хотя скорее похоже на кривду – шрам-то кривой! Думаешь – романтика? Сыбыррь! Снега, ели, крепкие мужики?
Валера. Да. Наверно. Так кажется.
Максим. Гнилая романтика. Вернее – просто гнильё. Холодные, злые снега. Чёрные, страшные ели. А мужики – грубые, пропитые, глупые. Без мата – ни фразы. И страх, страх – не уходит.
Валера. Как…страх?
Максим. А так. Страх – у всех пришлых. Страхом пропитаны до основ. Пей, отец, что не пьёшь?
Отец. Разошёлся ты, сынок. Я так пить не могу.
Максим. А как можешь?
Ольга. Когда же ты учился?
Максим. Да я учился-то всего три года. И то – на заочном. Надоело – бросил. Сю-сю, му-сю. Я практик по натуре. Мне действие нужно. Опыт – опыт у меня был. И друзья хорошие среди геологов. Пока помогли.
Ольга. А дальше?
Максим. Дальше никакого нет. Вообще. Всё сведено к сегодня. Ведь нельзя проснуться и сказать: Вт оно завтра. Всегда сплошное сегодня. Выпьем за сегодня, отец!
Отец. Ты много пьёшь, Максим.
Максим. Что ты! Раньше действительно пил много, а теперь – так, баловство. Как ребята говорили: что это за мужик, коли трёх стаканов не выпьет?
Валера. А откуда это – про завтра? Откуда-то из литературы…
Максим. Ну, ты у нас литературный мальчик, а не я. Ты и должен помнить откуда, а мне – в ухо влетело, в мозгу застряло, а откуда – кто знает…
Ольга. Это – из Алисы в стране чудес.
Максим. Вот видишь какая у тебя мама – всю классику, поди, наизусть помнит.
Отец ( стараясь говорить строго). Максим, я прошу тебя, не надо так.
Ольга. Максим, вы будто нас в чём-то обвиняете?
Максим. А с чего вы взяли, что это не так? Откуда вы знаете, зачем я здесь появился? Или вы думаете, мне в Москве остановиться негде?
Ольга. Валера, будь добр, сними бельё с балкона.
Валера. Да там белья-то – два полотенца.
Отец. Пусть сидит. Он взрослый уже.
Максим. Взрослый? А что вы его тогда шпыняете? Он сам решит – сидеть ему тут или нет. А вообще на счёт взрослого…когда он им ещё станет…если станет…
Отец. Коль ты будешь затрагивать такие темы…
Максим….то ничего не изменится. Я буду затрагивать те темы, которые хочу. Ты мне не сможешь помешать.
Ольга. Валера, выйди пожалуйста.
Валера. Ну…
Максим. Выйди, выйди, брательник. На пять минут. Мы с тобой потом договорим. И о тиграх, и о гадах.
Валера выходит.
Отец. Ты зачем приехал?
Максим. Ого, кажется подходим к тому месту, где собака зарыта. Как ты думаешь – водка послужит в качестве лопаты, аль нет? У меня в сумке ещё пара бутылок найдётся.
Отец. Я не буду пить. И ты не ответил на мой вопрос.
Максим. А почему ты думаешь, что я буду отвечать?
Отец. Как это…но…э-э-э…
Максим. Сколько бы ты ни экал, ты не решишься меня выгнать.
Отец. Да? Ты так считаешь? Почему же?
Максим. Потому, что ты так и не стал взрослым. Потому, что ты никогда не решишься на – не поступок даже, а резкое, хоть и уместное – движение. Ты никогда не возьмёшь на себя ответственность. Как с моей матерью, давным-давно. Потому, что ты боишься меня.
Ольга (тихо). Максим, вы приехали нас оскорблять? Или поломать лад в нашем доме?
Максим внимательно смотрит на
Ольгу. Пауза длится несколько секунд. Максим медленно закуривает.
Максим. Да, Ольга Николаевна, идя сюда, я хотел вас оскорбить. (он глубоко затягивается. Отец и Ольга молчат.) Сейчас я говорю без доли иронии. Не так, как до того, не так как весь вечер. Я хотел сделать больно – вам – особенно вам, не ему (тычет сигаретой в сторону отца). Мне хотелось, чтоб с этого момента ваша жизнь пошла наперекосяк – тогда, в моём понимании, установилась бы какая-то…кривоватая гармония…Нелепо, конечно, звучит…Однако, где-то я просчитался. Увидев вас – я подумал, что отцу здорово повезло – не в банально-семейно-житейском плане, не в хозяйском. Не в смысле уюта. Я ему позавидовал, как завидует мужик мужику, видя женщину другого, которую заведомо нельзя отбить…
Отец (вскакивая). Я тебя…
Максим (грубо). Сиди.
Ольга. Сядь, пожалуйста, может быть мы с твоим сыном лучше поймём друг друга.
Максим. Нет. Это вряд ли. Но я не договорил. Вторым ощущением было: я не смогу причинить ей боль. Вам, наверное, смешно, вы думаете – целый вечер хамил, и так говорит. Но ведь – я не ошибусь? Скажите честно: вы умеете абстрагироваться от подобных ситуаций? Вас ведь нет, вы в себе – вы знаете, что брату, хоть мне смешно так его называть, я не причиню зла, а всё гаерство, весь сарказм мой – если это можно назвать сарказмом – всё шло в одну сторону – к отцу. Так, нет?
Ольга (тихо). Да, так.
Отец (взволнованно). Оля, как же так можно?
Максим. Перестань. Я хотел поговорить с тобой – один раз, перед тем, как навсегда уйти, никогда больше не видеться – не знаю, получится ли теперь.
Я попал не в жилу. Ошибся волной. (тушит сигарету). Так или иначе, Ольга Николаевна, я думаю, вы мне поверите.
И всё моё хамство, если это действительно было хамство, если всё же оскорбило вас – простите.
Ольга. Вам сложно не верить.
Максим. Спасибо. (входит Валера). Вы тут абсолютно не при чём.
Валера. Можно мне чаю?
Ольга. Сейчас, поставлю чайник.
Отец. Выходит, во всём виноват я.
Максим. Подожди, отец. Завтра суббота, у нас впереди ночь – или хотя бы кусочек её, мы успеем поговорить.
Отец. Может быть я не захочу говорить с тобой.
Валера. Мам, что у вас происходит?
Максим. Ничего особенного, старик. Выяснение отношений – штука скверная, конечно, но – как же без неё? Когда-нибудь сам до этого доживёшь.
Ольга. Валера, лучше бы ты попил чаю, и шёл смотреть телевизор. Или спать.
Отец. Я, кажется, спросил.
Максим. Захочешь, отец, захочешь. Я уже сказал – это последний наш разговор.
Валера. Ма, можно я ещё немного посижу?
Максим. Ольга Николаевна, пусть посидит.
Ольга (наливая чай). Ну хорошо.
Максим. И мне, если не затруднит. (улыбаясь) А сациви было действительно превосходно.
Валера. Мама вообще здорово готовит.
Максим. Я в этом не сомневаюсь. Ну, старик, что-нибудь ещё тебя интересует? Из моей биографии?
Валера. Кажется, да…но я не знаю что…
Максим. А ты спрашивай, не стесняйся. Я человек простой…(принимая чашку) Спасибо, Ольга Николаевна, крепкий люблю. (фыркает, давясь) Ха-ха-ха.
Отец. Что с тобой?
Максим. Злой я человек…больной я человек…Как по классику.
Отец. Ты не похож на подпольного человека.
Валера. А ты…вы…
Максим. Говори ты.
Валера. Ты любишь Достоевского?
Максим. Нет. Я его просто читал. А вот ты, кажется, любишь. Хочешь – поговорим о чтении?
Валера. Да, хочу.
Максим. Собственно поговорим – громко сказано. У меня идей каких-то интересных по этому поводу нет. Так, пара фраз.
Валера. И всё же.
Максим. Я полагаю человек – за свою долгую ль, краткую уж какая получится жизнь должен прочитать всего несколько книг. Но прочитать так, чтобы они стали плотью его души что ли… Чтобы даже вырванная страница из этой книги виделась ему ломтём отсечённой плоти. Его плоти. Может быть тогда он сумеет дополнить себя книжной – или высшей – мудростью.
Валера. Но ведь книг так много…
Максим. А жизни ещё больше. Кто тебе сказал, что книги лучше?
Валера (грустно). Жизни? А вдруг она всего подражает книгам?
Максим. Ну вот…В какой книге ты это вычитал, старичок?
Валера. Не помню.
Максим. Видишь – уже и не помнишь. К тому же книг – реальных, достойных имени – вовсе не много. Это – кажущееся многообразие. Неужели столь банальная мысль не приходила тебе в голову?
Ольга. Он – литературный ребёнок.
Отец. Ха! Это тоже моя вина?
Максим. Он то, чем не стал я. К тому же он уже не ребёнок. И всё ещё ребёнок. Как ты сам думаешь, брательник?
Валера. Я не знаю. Не думал об этом. Я люблю читать.
Максим. Ну и читай. На здоровье. Только вряд ли это будет – на здоровье.
Отец. Ну, конечно, не всем же твоё.
Максим. Ты напрасно пытаешься меня уколоть. Тебе не удастся. А относительно здоровья…ты очень ошибаешься. В Казахстане мне отбили почки – это даёт себя знать. Меня кусали змеи, а про тигриную лапу я уже говорил. В Якутии один здоровенный абориген сломан мне нос – в пьяной драке. Меня пыряли ножом. У меня были сломаны нога, ключица, рёбра…Добавить, или хватит?
Валера. В Якутии? А ты был в Якутии?
Отец. Извини, Максим. Я неудачно пошутил. Я и не знал ведь…
Максим. Ладно, это мелочи. В Якутии я, конечно, был – у меня там даже были друзья из местных. Этот в их число, понятно, не входил.
Валера. Это…с геологическими партиями?
Максим. Ага.
Валера. А это интересно? Ходить с ними по свету?
Максим. Больно ты любопытен для любителя книг. Это, понимаешь, зависит от человека. Ну и от настроя. На что рассчитывать. Мне было интересно. Но тебе, брательник, это вряд ли окажется по душе…да и по зубам.
Отец. Максим, не надо так с ним говорить.
Валера. Почему не по зубам…
Максим. Да так…Не обижайся…это совсем другое дело – по сравнению с тем, на что ты рассчитываешь.
Ольга. Валера, ты чай допил?
Максим. Старик, тебе и вправду пора спать. Уже двенадцатый час.
Валера. Да, ладно, я иду.
Вторая комната. Та же разнокалиберная
мебель. У открытого балкона Максим и Ольга. Максим курит.
Ольга. Отец расстроился. Я понимаю ваши чувства, Максим. Я мало знаю о вас – так, обрывки, кое-что вы сами рассказали. У меня было ощущение, что ваш приезд связан с чем-то тяжёлым для вас…и для нас, наверное…
Максим. Я извинился перед вами, Ольга Николаевна.
Ольга. И я вас извинила. Я не о себе.
Максим. Да. Вы об отце. Да. Я понимаю.
Ольга. Вы…в общем может быть не нужно слов? Поверьте: вы не сумеете объясниться. Я ведь старше вас, и я…я тоже сталкивалась с подобными отношениями…обстоятельствами…
Максим. Ольга…язык не поворачивается называть вас по отчеству…
Ольга. Да и не надо.
Максим. Хорошо, Ольга, старше – не значит опытнее. Меня…меня слишком грубо лепили – дни, скажем так. Меня много били, и я перестал доверять чужому опыту. Да, впрочем, и своему-то не слишком верю…
Ольга. И всё-таки.
Максим (не слыша её) Меня били по его вине.
Ольга. Отца?
Максим. Да. И поверьте разговор этот нужен ему больше, чем мне.
Ольга. Если вы думаете, что он вас совершенно не любит, вы ошибаетесь.
Максим. Теперь мне не нужна его любовь. Абсолютно. Может остатки какие-то её – этой любви – и затаились в душе его, но это так – пригоршня блёсток. А вообще-то – может быть я его боль? Тяжёлая, муторная, хуже желудочной или сердечной…
Ольга. Вы думаете – от этой боли избавят слов?
Максим. Только слова от этого и избавят.
Ольга. О ком вы заботитесь? О нём? О себе?
Максим. Не знаю. Скорее всего я забочусь о возможности уйти спокойно.
Ольга. Знаете, Максим, я не хочу, чтобы вы уходили…навсегда.
Максим. Знать не знаю, но что-то подобное чувствую.
Ольга. Я хочу, чтобы вы приходили к нам. Я хочу изменить ваши отношения с ним. Я хочу, чтобы вы общались с Валеркой, влияли на него.
Максим. Ольга, вы, вероятно, видите то, чего во мне нет. Или то, чего не вижу я сам. Но так или иначе, вы не хотите, чтобы я говорил с отцом.
Ольга. Да, не хочу.
Максим. Без этого я не смогу уйти. А мне нужно уйти. По-крайней мере на какое-то время.
Ольга. В любом случае – я не вправе вас осуждать – я жила слишком благополучно, и я не буду вам препятствовать. Только помните об одном.
Максим. Да?
Ольга. Он ваш отец.
Максим. Да. Только и всего.
Ольга. Но – именно он. Именно он.
Максим. Я тоже это постоянно твержу себе. Не годится, как заклинание.
Ничего не меняет.
Ольга. Итак – вы идёте?
Максим. Да. Простите меня.
Кухня. Отец пьёт чай. Входит Максим.
Отец. Будешь чай?
Максим. Можно и чай. Хотя я б выпил водки. Ты не пей, если не хочешь.
Отец. Пожалуйста. Дело твоё.
Максим достаёт из холодильника
бутылку.
Максим. Так почему же я не похож на подпольного человека?
Отец. Ты? Ах да, это я что-то такое сказал…
Максим. Именно это: что я не похож на обитателя подполья.
Отец. Ну…может потому, что ты никогда не был в подполье, в том самом – метафизическом подполье.
Максим. Ой ли? Ты же убедился, как мало ты обо мне знаешь.
Отец. Ну ладно. Может бывал. Но у тебя нет философии. Тот, забравшись в дыру, имел…какие-то принципы что ли, а ты шипишь просто так.
Максим. Нет, я говорю громко. Шипение не по моей части.
Отец (шумно хлебая чай). Так ты – злой?
Максим. Наверно, злой. С чего быть добрым?
Отец. Ты меня ненавидишь?
Максим. Не знаю. Мне кажется, я болен тобой.
Отец. Болен? Это как интересно?
Максим. Мне надо выдворить тебя из – то ли мозга, то ли души. Оттуда, где ты занимаешь много места.
Отец. И что будет дальше?
Максим. Жизнь. Обыденная жизнь.
Отец. А сейчас что?
Максим. Не знаю…
Отец. Дай мне закурить.
Максим. Разве ты куришь?
Отец. Иногда – да. В подобные моменты.
Максим (протягивает пачку) Кури. Может тогда и выпьешь? За компанию.
Отец. Давай. Налей. Я даже скажу.
Максим (наливает). Ну, слушаю тебя.
Отец. За то, чтоб я всё же смог понять – твои слова, тебя самого.
Максим (быстро выпив). Это поздно, отец. Да и ни к чему, наверно. Мы разойдёмся после этого вечера, думаю, навсегда. Хотя твоя жена не хотела бы, но…
Отец. Я тоже…
Максим. Ты именно ты будешь ненавидеть меня. От – данной точки: этого вечера.
Отец. Нет, ты не прав. Я не имею право да и не хочу тебя ненавидеть.
Максим. Может быть ты уже хочешь меня ненавидеть. Позже – сможешь.
Отец. Я…я запутался в тебе…
Максим. И в себе.
Отец. Нет, до твоего появления, всё было ясно. Мы любили друг друга – я, Ольга, Валерка. Быт, лад. Тепло, хорошо. Я волновался за Валеру. Я, наверно я, то есть моё воспитание сделало его неприспособленным к жизни, и теперь я уже не знаю, что изменить. А ты вышел чрезмерно приспособленным к ней – к жизни.
Максим. Ты стремишься обвинить себя во всём раньше, чем это сделаю я?
Отец. Может. Знаешь, иногда бывает такое: ощущаешь, что понял нечто, но не можешь сформулировать, выразить в словах. Вот у меня так сейчас. Там, где-то глубоко, болит…
Максим. У тебя сигарета потухла. На, прикури (подносит спичку).
Отец. У тебя не осталось ко мне никаких чувств?
Максим. Самое смешное в этой истории то, что они, кажется, возродились.
Отец. И…
Максим. Ты хочешь спросить может ли быть какое-то продолжение наших отношений?
Отец. Да.
Максим. Я не знаю. Пока, наверное, мне надо уйти – на год, на два. Я привык уходить. Не в сложных ситуациях, а вообще. Мне нужен воздух, много воздуха, чтобы всё осознать, прочувствовать. Мне понравился брат – наивный, ни к чему не готовый. Мне понравилась Ольга…без отчества её называю, она разрешила…
Отец. А я…
Максим. Ты…Меня всегда тянуло к тебе. Твоя работа. Твоя книжность. Было интересно во всём этом присутствовало то, чего мне так не хватало. Но это тогда – среди дворов, среди мелькающих мальчишеских кулаков. Вместо того, чтобы читать, мне пришлось выучиться драться. Дальше…дальше всё съехало куда-то вбок…
Отец. Ты вспоминаешь мать?
Максим. Я плохо её помню. Я стараюсь её вспоминать – и всплывают руки, кажется, тёплые…опухшее лицо…Больше бабушку. И обязан я ей большим.
Отец. Мне кажется, ты думаешь, что не обязан никому ничем.
Максим. Может, и никому. Дням, лепившим меня. Сумбурная – как ни дико звучит – лепка. Бабушка умерла, когда мне было восемнадцать. Это армия, Казахстан. Телеграмма пришла, когда бабушку уже похоронили. Ты не был на похоронах.
Отец. Я не мог!
Максим. Полно. Скажи: не хотел.
Отец. Нет, нет, поверь: не мог. Она, она во многом виновата – в том, что мы разошлись с твоей матерью.
Максим. В этом кроме тебя и мамы никто не виноват.
Отец. Нет, нет ты не знаешь всего…
Максим. Верней сказать – я не знаю ничего…Но при чём тут бабушка?
Отец. Она врывалась, постоянно врывалась в нашу жизнь, вламывалась в неё, грубо и истерично, желая всё подмять под себя, подчинить…Она выживала меня. Она не выносила меня. Когда я чуть, выпив, приходил домой, она кричала: когда же ты сдохнешь, алкоголик! И мать, мать – как будто всегда была подавлена её волей…Она и умерла-то…раздавленная…
Максим. Брось. Она умерла от рака.
Отец. Почём ты знаешь, отчего он вспыхнул – этот рак?
Максим. Ну, этого никто не знает. Но…разве не в тот же год, в год смерти мамы ты не женился на Ольге?
Отец. На Ольге? Да я и не знал её тогда. Уехал в Москву работать, меня пригласили в НИИ. Мы были разведены с твоей мамой, я слал алименты, пока бабка не запретила их брать. И только много позже я встретился с Ольгой. Когда мы поженились, она была беременна.
Максим. Валере разве не пятнадцать?
Отец. Нет, четырнадцать.
Максим. Я привык думать, что ты бросил мать из-за Ольги.
Отец. Так тебе бабка долбила? Именно поэтому ты и хотел причинить Ольге боль?
Максим. Наверно, так оно и есть. Бабушка преподносила всё именно так.
Отец. Видишь – я говорил тебе: она ненавидела меня. Всегда ненавидела. Даже когда у нас с твоей матерью было всё хорошо. Может, именно за это.
Максим. Я помню только какие-то куски…осколки тогдашней жизни. Речку и мелькающих мальков.
Отец. А помнишь, как я учил тебя плавать?
Максим. Да, это помню. Но опять – как фотография, залитая водой. Помню руки, поддерживающие меня. Твои руки.
Отец. Да, да.
Максим. И мня всё время сносило течением.
Отец. Да. И жёлтая вода крутилась вокруг. Ты быстро научился.
Максим. Помню ещё парк, куда ходили гулять, мост, огромный такой…Зиму помню.
Отец. Мы катались на лыжах.
Максим. Да, мне ещё не удавалось съезжать с гор. Всё время падал. Один раз очень больно ушиб копчик, он долго болел, мама мазала йодом.
Отец. Почему ты называешь её мамой, а меня только отцом?
Максим. Да так…ты ждал – папа?
Отец. Не то что…налей, что ли. Давай выпьем.
Максим (наливает). Не знаю…Долгое время я жил с уверенностью, что ты бросил меня. Эдак, щенком в реку – выбирайся, как знаешь. После смерти мамы мне нужна была хоть какая-то поддержка, или вернее тепло…
Отец. Но бабка запретила мне даже появляться.
Максим. Да. И не желала брать твои деньги, и работала, работала до конца. Всё время что-то шила или вязала. Помню, когда я первый раз пришёл с разбитым носом, и заревел, она закричала: не смей! Иди и учись драться.
Отец (сожалеющее). Хороший урок…
Максим. Зато, какие пироги она пекла! Чудо! Объедение!
Отец. Ностальгии по детству ты не испытываешь.
Максим. Конечно. Я давно налил, а ты не замечаешь. Давай выпьем.
Пьют.
Максим. После восьмого класса, она не дала мне учиться дальше. Я поступил в ПТУ, в «путягу» как мы её называли. Драться мне там много пришлось. Впрочем, это ерунда. Потом я год проработал сцепщиком…Знаешь, железную дорогу я полюбил – эти тяжёлые масляные запахи, наползающие поезда…и ощущение – всё летит куда-то, стремится, движется, и там, там – жизнь, сияющая такая…Жаль, что я не стал поэтом.
Отец. А ты пробовал писать?
Максим. Пробовал. Чушь получалась. А вот Валерка глядишь и станет.
Отец. Ты завидуешь ему, что ли?
Максим. Не знаю. В чём-то может и да.
Отец. Странно…
Максим. Что? Что я увлёкся воспоминаньями и больше ни в чём тебя не обвиняю?
Отец. Я никогда не воспринимал твою жизнь черезмерно тяжёлой.
Максим. А она и не была такой. Нормальная жизнь.
Отец. Ты ведь писал иногда. Я отвечал тебе…
Максим. Первый раз я написал тебе после смерти бабушки.
Отец. Я помню – из Казахстана.
Максим. Мне было просто – безвыходно. Ни угла, куда можно приткнуться…Да…Одно время я так играл – воображал себе уютнейший угол, знаешь, такой – выстланный мехом, тяжёлая тёплая мякоть вокруг…
Отец. Я и не знал, что ты в армии тогда.
Максим. Адрес…Откуда же у меня был адрес, не помню…
Отец. Первое время мы ещё встречались с тобой. Бабка была против, но мать настояла. Для неё это было настоящим подвигом: пойти наперекор бабкиной воле…
Максим. Ты считал маму настолько слабой?
Отец. Она и была такой. Правда. Поверь.
Максим. Что остаётся – только верить.
Отец. Слабой. Нежной. Безвольной.
Максим. Какая чудная женщина!
Отец. Слушай, а помнишь, как уже здесь, в Москве, в парке мы кормили уток? Тебе очень нравилось, как они сбиваются в стаю, дерутся из-за желтоватых комочков хлеба. Как из-под воды, точно из-под тёмного пледа выпрастывают розовые лапки, и зеленеют, переливаясь, шеи селезней?
Максим. Ну, ну…целая поэма…У меня воспоминания победнее.
Отец. Но что-то помнишь?
Максим. Да так – хрустящий гравий дорожек.
Отец. А зоопарк помнишь?
Максим. Зоопарк? Ха-ха…Слушай, отец, мне это не особо интересно. В каком-то смысле мне зоопарка в жизни хватило.
Отец. Прости. Лезу со своими дурными воспоминаньями.
Максим. Почему дурными? Банально – но верно – каждому своё. Это часто приходиться вспоминать, но редко чувствовать так остро, как сегодня. Если я чем-то дорог тебе…
Отец. Сынок, сынок…
Максим…то, конечно, и эти воспоминания тоже дороги. Для меня ж они и на пятна цветовые не тянут.
Отец. Ты не веришь, что дорог мне?
Максим. Не знаю, отец. Я пришёл обвинять тебя – и не смог. Я хотел разобраться в тебе – и запутался. Глупый итог. Наверно, я не должен был приходить.
Отец. Наоборот – должен.
Максим. Ну если только, чтобы встряхнуть вас – то да. Но ведь мне не то нужно было.
Отец. И ты едва ли поверишь, если я скажу, что ты нужен нам?
Максим. Нет. В это я верю.
Отец. Но мы – не нужны тебе.
Максим. А кто его знает, отец. Я не живу в Москве, и вообще – кажется нигде не живу. Я бродяга по сути, не создан для оседлой жизни, характер не такой. Что-то лопается в душе – и надо ехать, бежать, уходить. И даже если бы я изредка появлялся у вас – это выливалось бы в обыденную сумятицу чувств, в невнятные мои рассказы о новых порциях земли, изрытых, или исхоженных мною…
Отец. Хм. Пожалуй, я согласился б на это. К тому же я считал, что ты сам выбрал такую жизнь, и она тебя устраивает. Я не думал, что ты можешь обвинить меня во многом.
Максим. А я и не обвиняю…больше…Сложилось, как сложилось. И…ты же не будешь отрицать, что это первый наш – такой – разговор.
Отец. Нет, не буду. Кроме писем.
Максим. Писем…Письма для меня были…ну как тогда в Казахстане. Возможность ухватиться за что-то, выбраться из темноты.
Отец. И ты писал мне – в такие минуты.
Максим. А мне некому было больше писать. Те, кто считались друзьями – они почти всегда рядом, бродят с тобой по земле…А тебе я писал…знаешь, отчасти как в пустоту: и лицо твоё расплывалось, и голос звучал нечётко, мне нужно было концентрироваться, чтобы представить твои черты. Но, как минус на минус даёт плюс, так и темнота, наплывая на пустоту, даёт свет. Мне были важны эти письма. Извини, если обидел тебя…не знаю чем…
Отец. Это мне в пору извиняться.
Максим. Да ладно, что уж…К ясности мы вообще едва ли придём.
Отец. А её вообще не бывает. Одна из форм тумана – и всё.
Максим. Наверно, ты прав. Зато бывает тишина. Отрешённость от слов. Не испытывал?
Отец. Нет.
Максим. Конечно. Где тут в городе это испытаешь? А я вот знавал такие места.
Отец. Далеко?
Максим. Очень… Один раз в глухой, почти вымершей деревеньке, я встретил церковь – именно встретил – какой-то особой, редкостной белизны и опрятности, и такая – уж не говорю в ней – была тишина, но и вокруг – флюиды, веянья покоя, радостного света…Пожалуй, это деревенька единственное место, где мне хотелось остаться надолго, может даже поселиться.
Отец. Ну и?..
Максим. А я был связан многим. Дела, дела. Желание так и осталось. Желание, как точка отсчёта – как, по-твоему, такая точка?
Отец. По-моему – никакая.
Максим. В смысле – никудышная?
Отец (улыбаясь). В смысле – я не хочу ставить точку.
Максим (как бы повторяя улыбку отца). Ладно, давай тире. В смысле – не будем дописывать предложение.
Отец. Хорошо. Иди спать. Завтра выходной. Будет много свободного времени.
Максим. Ты не понял, отец. Я не буду ночевать.
Отец. Как?
Максим. Очень просто. Заберу сумку и уеду.
Отец. Но…куда ты уедешь?
Максим. Ну теперь-то, когда ты кое-что знаешь обо мне, этот вопрос совершенно нелеп.
Отец. Да, да. Но…подожди. Я не хочу, чтобы ты уходил.
Максим. Мне надо уйти. Может быть, чтобы вернуться. Может – навсегда…
Отец. И…как можно будет тебя найти?
Максим. Никак. Я дам о себе знать. Коли почувствую необходимость.
Длинный, узкий коридор.
Максим и Ольга.
Ольга. Я была права? Хоть в чём-то?
Максим. Возможно. Я теперь и сам ничего не знаю.
Ольга. И выяснить ничего не удалось?
Максим. Нет.
Ольга. И понять друг друга?
Максим. Пожалуй.
Ольга. Мне кажется, вы стали мягче.
Максим. А возможно просто раскис. Со мной бывает.
Ольга. Не верится в это.
Максим. И тем не менее.
Ольга. Так или иначе, но вы уходите – навсегда.
Максим. Не знаю, Ольга.
Ольга. Я бы хотела, чтобы вы вернулись.
Максим. Я знаю.
Ольга. Поэтому – до свиданья, Максим.
Максим. До свиданья, Ольга.
Темнота. Голос Ольги.
Мы никогда больше не видели
Максима. Бог весть, куда занёс его путь, угадываемый и не названный им. Может быть
он всё же поселился в этой деревеньке, может пропал где-нибудь в Якутии или Казахстане,
может пошёл на войну, учитывая, что стала выделывать жизнь всего несколько лет спустя,
учитывая, что и страны, в которой мы говорили тогда ночью, больше нет.
Валера окончил школу, поступил в университет. Отец по-прежнему поглощён
своей исследовательской работой – он физик, занимается теорией плазмы, но это едва
ли имеет отношение к событиям той ночи, а его институт, пострадавший в постсоветские
времена, всё же поднялся, так, что живём мы относительно неплохо. Я –я
по-прежнему веду дом, лад в котором не рухнул. Дни проходят, проходят быстро,
сливаясь в одну, часто едва различимую ленту. И только иногда мы вспоминаем ту ночь,
внезапным взрывом расколовшую было нашу явь, всё же устоявшую, вспоминаем долгий
ночной разговор, отчасти пересказанный мне мужем, и думаем – где ты, Максим?