Александр Балтин

Сад себя

ОСИРИС И ИЗИДА

Осирис – будто сгусток сути –

Той – числовой и шаровой –

Перед которой ум пасует

Твой, слишком малый и больной.

Изида сложностью мистерий

Сама адептов изберёт.

Что будет каждому по вере

Потом возникло – в свой черед.

А – декабря в Москве потёмки…

Осирис и Изида – как

Вмещаются во дней потоки?

С утра такой отвратный мрак.

Осирис больше гаммы смерти,

Он через, оную пройдя,

Соединился с темой тверди

Под звук московского дождя,

Смешались временнЫе вехи –

Для важного, не для потехи.

Везде мистерия по сути –

В любом творится и всегда.

Духовный рост противу мути

Низин душевных, господа.

А лужи – чёрная вода.

Фонарь опалово мерцает.

Жизнь есть огромная среда,

Её кто в целостности знает?

Мистический над нами пласт.

Стадами сбившиеся в церкви

К тому стремятся, что не даст

Тот, кто основа.

Всюду.

В центре –

Везде во всём…

Осирис в нём –

Мистическим виденьем мира.

Изида.

Наша жизнь – два мига.

Духовный надо всеми дом.

Что просим? Матерьяльны мы,

И просьбы наши матерьяльны,

Сколь матерьяльны столь банальны –

Благополучия холмы

Необходимее всего…

Затем и возжигаем свечи,

Крест полагаем на чело,

На чрево и ещё на плечи.

Духовный не подъемлем крест…

Зигзаги мысли, фейерверки.

Кусты ассоциаций, без

Тоски, причём вне страха смерти.

Осирис! Правда смерти нет?

Из далей ветхого Египта

Какой услышу я ответ?

Какой смогу увидеть свет?

В него войдёт моя молитва.

Осирис – гамма высоты,

Её природная октава…

И мистикой Изиды ты –

Пусть мал, слагающий стихи -

Столь потрясён, сколь величава.

Объёмы истин велики.

* * *

Сколь умиление вне церкви

Смогу означить темой я?

Порой в догматах видит цепи

Душа усталая моя.

Прогорклым бытом пропитались

Старухи – за – благодарят

Жизнь мёртвую, свою усталость,

И в душах помещённый ад.

Над церковью иное нечто

Предчувствую – сколь велико?

Оно по сути бесконечно,

Питательно, как молоко.

Свет любишь сокровенный самый,

Мёд смысла выбравши себе.

Свет изымает нас из ямы -

Назло всему, назло судьбе…

* * *

Футбольный мяч, с объедками пакет,

Матрас, и из него торчат пружины.

Отбросы жизни, пёстрый винегрет,

Что несъедобен.

Грустные картины.

На чашке надпись вряд ли разберёшь.

Поддать ли мяч, чтоб отлетел от сора?

Порою кажется – зачем живёшь

Поймёшь вот-вот, коль не сегодня – скоро.

* * *

Осенний лес – иконописный пласт,

Алипия изображенья вижу.

Сравненьями когда сознанье высушу,

Мне влагу мысли небо вряд ли даст.

Сколь Пантократор Грека может сжечь

Души низины, вожделений хворост?

Когда весьма серьёзен личный возраст,

Безумный позволяется ли жест?

Сквозь небо – сквозь мерцающий кристалл

Лучи сгустятся в троицу Рублёва.

И первое яснее станет Слово:

Идею мира будто осознал.

СТАРАЯ МУЗЫКА

Действительность читается, как проза,

Но отвлекись – и дивные цветы

Серебряно подарит Чимароза,

И станешь выше духом ты.

Действительность подобна старой вате

Меж рам, она сереет и мерзит.

Но если ныне слушаешь Скарлатти,

Повсюду парк сиятельный разбит.

А если Гендель – он тяжёл отчасти –

Своим звучанием в полон берёт,

Ты сердцем рад подобной мудрой власти,

Она объёмы высоты даёт.

Не выступают слёзы на железе –

Пусть угрожают грани бытия.

Я слушаю сегодня Перголези –

И счастлив этой музыкою я.

* * *

Рисовал крылатые сердца –

Крохотные рисовые зёрна.

Рисовал упорно, без конца,

Иногда уныло, но упорно.

И – чем хуже становилось, тем

Тщательнее рисовал, красиво.

Будто не важна была совсем

Жизнью даденная перспектива.

* * *

Рояль огромный, как собор,

Священнодействующий Гилельс.

(Во мне дурных эмоций хор –

Вот гнев опять мордастый вылез).

Ах, музыкой лечиться б мне!

Высоты Гилельсова звука

Помогут уяснить вполне

Сколь жизнь приятна, столь и мука.

Рояль – огромный, как собор

Соборы музыки представит.

Эмоциям дурным – позор,

Коль небеса музыка славит.

* * *

Быть или не быть… И мох растёт

На камнях реальности красиво.

Мысли сколь осуществим полёт,

Столь реальной будет перспектива.

Быть…а это как? Сорвётся звук,

Смыслы вымываются из жизни.

От абсурда тянущихся рук

Слабость и истома в организме.

Иль – не быть – желаннее тебе?

Вырваться из ямы и из круга

Суеты, что дали по судьбе?

Мир вокруг устроен в общем грубо.

Быть или не быть…Не разберёшь.

И весы качаются над бездной.

Коль на чашечку положишь ложь,

Как же дальше жизнь потянешь, бедный?

СТИХИ О ПОКОЕ

В декабре чирикают апрельски

Воробьи – нет снега и тепло.

Шутит с нами неприятно цельсий.

Дождь вчера в моё долбил стекло.

Есть покой лежанья на диване –

Иллюзорный. Есть иной покой:

Бытия покуда режут грани

Ум – познать не силах таковой.

Есть покой, что всё в себя включает,

В нём вопрос есть корневой ответ.

Снег пойдёт, но через час растает,

Будто смысла в нём и грана нет.

Таинство покоя есть – однако

К оному душой прорваться как

Из-за плотной занавеси мрака?

Либо сами мы вросли во мрак…

Мастер с пустотой души – и мастер

С крепкою любовию в душе.

Рыла вкруг – вполне различной масти,

Рыла, нам привычные уже.

По дуге промчавшись, озаренье

Одарило гроздью сложных снов.

И возрос роман из вдохновенья,

Что дано от корневых основ.

В белизне покоя лунный мастер

Нечто совершенное творит.

В нашей жизни – а крепка, что кнастер –

Не поймём от слишком жалких битв

За кусок, глоток, обрывок славы.

Есть покой, за коим высота –

Млечно-белый, дивно-величавый,

И от нас закрытый неспроста.

* * *

Воздух зёрнами поэзии засеян –

Претворятся в красоту вокруг.

Как её увидишь, если зелен?

Коль не для тебя духовный луг…

Зёрна. Золотые зёрна смысла

Нам в себе поэзия несёт.

Быта и низины нашей числа

Отрицают благородный всход.

* * *

Аудитория моя –

Буфет и шкаф.

Предметы, стены.

И оною доволен я,

И мне не надо перемены.

Торшеру я прочту стихи,

И глаз его сияет ярко.

И одиночества верхи

Мне в жизни - формула подарка.

ВСЮДУ ПОЭЗИЯ

Звёзды разронял трамвай –

Высек их пантограф очень просто –

Сгустками поэзии я остро

Их воспринял. Плюс – осенний рай.

О, везде поэзия – закат

Рыж, а после розов.

Силуэты

Зданий, как достойные сюжеты

Для ещё не ведомых баллад.

Застеклило длинные пруды

В лесопарке. Лёд мерцает чёрным.

И вороний грай предельно чётким

Кажется.

С чем остаёшься ты?

Ежели поэзиею жив,

Только с нею ты и остаёшься.

Свет поутру – ты чудесно льёшься,

Не оставишь нас без перспектив.

ВЕРЕСК ОГНЕЙ ВЕЧЕРНИХ

Вереск вечерних огней –

Реянье цветовое.

Серебро фонарей

Волнующее, живое.

Тени плывут по земле,

Трамвай пролетает яркий.

К бумагам - лежат на столе -

Проходишь тёмною аркой.

* * *

Местность серая, пейзажи невозможные по сути.

Бричка мчится, обгоняя стать богатеньким мечту.

Бричка мчится долгим трактом, ум, естественно, пасует –

Если вовсе не умеем чётче видеть высоту.

Город N. Всё надоело. Всё так сладко и противно.

Жизнь – банальная привычка. Героизму места нет.

Голос горечи. И голос прозвучит бесперспективно.

И давно-давно ужасно завертелся русский бред.

Это свет старообрядцев, рана острая раскола.

Ну а вон Пугач гуляет, сам поверивший в себя.

Вот неистовство Петрово, мощь ядрёного глагола.

Вектор даден. А какою получается судьба?

Вот сгущенье сути – рядом дичь царицы, скажем, Анны.

Восемнадцатый жемчужный и такой галантный век.

Залечить бы сколь возможно получаемые раны-

Плоть народа истекала кровью много раз.

Из всех

Ран сложилась кровь в единый ток семнадцатого года.

Души мёртвыми бывают и при жизни. Оживим?

Песня звук преобразует, покидает песня горло.

Что грядущее предложит? Да едва ль благой режим.

* * *

Огонь старообрядцев ране,

Чем жёг физический огонь

Сжигал - и яро – души-раны.

Небесный вверх уносит конь.

Что было – было: не изымешь.

Гражданской чёрные огни

В узлах истории не минешь,

Где в кровь окрашенные дни.

Гарь душ, гниющие идеи.

Старообрядческий огонь

Коммунистической затеи.

Сильнее, выше, выше гон.

Деревни вырванное мясо.

Растут, жиреют города.

Никто не призывает Спаса.

Над нами чёрная звезда.

Звезда не ведаем какая –

На землю небо не спустить,

Чтоб жизнь – ломтями – золотая

Далась мы будем дико жить.

ЧАСЫ С ЖЕНСКОЙ ФИГУРОЙ

Под мрамор стилизованы часы.

Одежды дамы складками застыли.

Соблазны мне терзают душу – псы,

Соблазны нашей явно сбитой были.

Вот у колонны женщина сидит,

А циферблат в подножье вделан чётко.

И я во время ниткой тонкой воткан,

От вотканности сердце сколь болит?

Колонну обвивает виноград,

Он золотится сложною листвою.

Я времени постичь бы тайну рад,

Да не согласно оное с мечтою

Такою…

ПАМЯТИ НАДИ РУШЕВОЙ

Монголия, Тува, Россия…

Надежда будет вечно жить.

Над нами тайная стихия:

Не видим – как же полюбить?

В четыре года совершенны

Рисунки – линии поют,

Они точны и несомненны,

Сад созидают и зовут

Познать сокрытое от зренья.

Дав образность ему легко.

Великолепное сквоженье

Питательно, как молоко.

Всегда рисующий ребёнок

Способен янтари небес

Почувствовать, душою тонок,

Как тонкости возможно без?

А как возможно без горенья?

Все шерстью обрастут тогда.

Ребёнку дадены знаменья

Высокие, как города.

И жемчуга миров мерцают,

В которых нам не побывать.

Все Маленького принца знают –

Но ТАК не могут прочитать.

А вот ограды Ленинграда,

Проспекты, улицы его.

Всё – часть отменнейшего сада,

Сад света справит торжество.

Вне света жизнь – гнилая будто,

А вот и Мастера слои.

Плащ Воланда, и атрибуты

Романа страсти и любви.

Для воплотившей очень много

Жизнь интенсивности иной:

Из космоса её дорога –

Сквозь наш мир – к линии итога,

И снова в космос шаровой.

БРОНТОЗАВРЫ

Каменная их огромна плоть,

Узкий мозг продольный, как стилет

Всажен в спину, бесполезен хоть.

Неотчётливо им виден свет.

Бронтозавры снова между нас –

Вот чиновник – краснонос, раздут –

Наплевать ему на твой рассказ,

Хоть и сдохни перед ним – вот тут.

Бронтозавры ярые клыки

Не скрывали…

Мясо ест банкир –

Жрёт его с причмоком – велики

Радости, что дарит оный мир.

Поп живот наел, и поп ядрён –

Проповедовать, болтун, горазд.

Бронтозаврами мир полонён!

Полно – плоский захватили пласт:

Им объёмно мыслить? Никогда!

Воспаренье – это не для них.

Плоская низина - их среда.

Там и сдохнут – средь грехов людских.

* * *

Раскол сознанья моего

Почище древнего раскола.

Не понимаю ничего

В пределах данного глагола

Существованья моего.

Раскол чернеет, как река,

Что подо льдом до дна промёрзла.

Снег точечный – почти что Морзе.

Сколь жажда жизни велика?

Но я живой; живой пока…

Глагол раскола и раскол

Глагола, сложного по сути.

Я с перепоя пил рассол.

Душа была сосудом мути,

И тот сосуд был так тяжёл…

* * *

Что от судьбы ты хочешь – грешный?

Что надобно тебе – даёт,

Что видеть не умеешь вешний

Над явью шаровой полёт –

Сам виноват, глодая кости

Своей тоски, своих обид.

Уходят, напитавшись, гости.

И путь их ниточкой дрожит.

САД СЕБЯ

Сад себя столь будет разорён,

Сколько сил потратишь, чтобы он

Был – потратишь трудно и упорно.

Из пластов тяжёлых «я» извлечь

Зло, и сад на бытие обречь,

После добрых дел посеять зёрна.

Всходы будут? А не знаешь сам,

Вверенный часам, какие сад

Могут уничтожить постепенно.

Пепельный закат, его цветы

Неземной, надмирной красоты –

Вырастить таких не смог бы ты –

Это, к сожаленью, несомненно.

* * *

Патиною льда покроет Чёрно-золотистый пруд. Явь на грустный лад настроит, Коли побываешь тут. Глубина мерцает нежно Подо льдом, столь далека. Грусть давила безнадежно, Глянул – сделалась легка.

* * *

Наказанья не бывает без вины – Это вы осознавать должны. Сам-то сознаёшь иль нет? Буро-фиолетова вина, В ней, увы, сокрыта глубина, Кою отменяет только свет.

ДОЖДАЛИСЬ

(сценка)

Будем его ждать?

А то. Он же главный!

Да нет, не будем – сядем за стол и всё тут.

Не, подождите, как же – он придёт и будет недоволен.

Что ж мы тут – фальшивые бумажки что ль выделываем? Просто едим и пьём.

Есть и пить – жемчуга жизни.

Алмазы!

Ну – алмазы это слишком. Жемчуга в самый раз.

Ну что, садимся?

Нет, подождём.

Не то проголосуем?

Ну вот ещё! Голосовать – тоже затея.

Не затея, а идея, и… что вы там жуёте?

Буженинку.

А я сёмушки наверну.

Все быстро садятся за стол.

Давай, давай.

Передайте салатик.

А мне маслинки.

Входит он. Ражий, квадратнолицый, в руках – заскорузлых, жёстких – портфель. Кидает его на пол.

Тэк-с…

Ой, ой…

Вот вам и ой.

А я говорил – подождать надо.

Да? Что ж другие-то?

А мы…мы…

Ясно. Оголодали детки.

Оголодали. Мы немножко.

Тэк-с. Всем оголодавшим два дня без еды.

Ой! За что?

А пост полезен…А всем ценящим еду больше хозяина жизни – кирдык.

Как…кирдык?

Так. Унесу ваши мечты в портфеле.

Мечты?

Мечты. Оставлю вас с одними желаньями.

Пощади, хозяин.

Хозяин не знает пощады – вам это известно.

Мы больше не будем.

Будете всегда – это ж ясно.

На ухо: А может его того.

Еле слышно: Кого? Его?

Ага - попробуйте меня того.

Встают. Щёлкает пальцами, и – словно прирастают к местам.

Зависимость от обстоятельств непобедима – усвойте. Самостоятельность – фикция. Ваши мечты и желанья в расчёт не принимаются. Ну – кто хочет дальше жить?

Мы, мы, мы…

Ладно, так уж и быть – живите.

Исчезает. Едят и пьют.

УДЛИНИВШИЙСЯ МАРШРУТ

Тысячу раз гулял здесь – мерно, по убитой, истоптанной тропке шёл и шёл вдоль реки – серой, отливающей коричневым, и некрасивой даже летом, вдоль бетонного скучного, серо-белого забора, за которым громоздился мини-Вавилоном советский завод – некогда важный, могучий, ныне выродившийся – во что? Он не знал, идя, гуляя, разглядывая кубы и параллелепипеды корпусов, наползавшие друг на друга – но больше внимания обращая на внезапную ссору уток, на полуповаленное дерево, ажурным мостком перекрывшее реку…Сейчас, в начале декабря, серого и бесснежного, в ранней потьме, мечтая о снеге, совершал в бессчётный раз оный маршрут, глядел на поблёскивавшую от огней заводских корпусов гладко-коричневую воду, и, поднимая голову, видел отсветы на небесах – малиновые, розоватые, сиреневые…когда нечто дрогнуло, завибрировало натянуто в душе – не слишком ли долог путь? Завод тянулся и тянулся, будто ставшая бесконечной река пугала, цвет её густел, делался чёрным. И новые вырастали коробки и кубы, стянутые висячими лестницами; он шёл и шёл, шёл по нелепо удлинившемуся пустынному маршруту, мечтая, чтобы это было сном, и осознавая абсурдом наполненную реальность яви…

Главная

"Россия в Мире"

"Русская правда", оглавление

"Партстройка"

Пишите