Расуль Ягудин
На задворках вселенной
Природа – более
мачеха, чем мать – бросила человека в жизнь с нагим телом, слабым, ничтожным, с
душой, которую тревожат заботы, страшит робость, увлекают страсти, но в
которой, между тем, хотя и полузадушенная, всегда остаётся Божественная искра
рассудка и гения.
Ну, вот и закончился короткий,
длинною едва ли не в одну человеческую жизнь, век фантастики, отечественной и
всемирной, блеснувшей на литературном небосводе бурного двадцатого века хвостатой
падающей звездой.
Что, в принципе, не трагедия,
поскольку, слава Аллаху, Всемилостивому и Милосердному, смерть фантастики – это
всё-таки не смерть человечества, а на дворе уже в самом разгаре не двадцатый, а
двадцать первый век, и очень многое: хорошее и плохое, принадлежавшее веку
двадцатому, кануло в прошлое вместе с ним. Включая великую фантастику, великую
революцию, великое киноискусство и, надеюсь, Великую Отечественную войну.
Ну, что тут скажешь, цитируя
классика? Давайте скажем «аминь![1]
В конце концов, литература вечна, она
существует с пещерных времён, а фантастика как жанр, в основном, пришла в нашу
жизнь вместе с двадцатым веков, являясь её закономерным порождением –
порождением совершенно ураганного (не побоимся честных правдивых слов) развития
научно-технического прогресса, и она тоже наконец-то слегка унялась теперь,
когда слегка унялись наука и техника в полном соответствии с гениальным
предвидением Эдгара По ещё во времена их зарождающейся зари: «Что касается
прогресса, то от него одно время просто житья не было, но потом он как-то
рассосался».
А пока не было энтээра[2],
не было и фантастики – не было, и всё тут, вопреки всем отчаянным потугам
наиболее отмороженных кэлээфовцев[3]
доказать противоположное, зачем-то упоминая в этой связи Лавкрафта как лучшего
друга физкультурников и отца фантастов – увы, увы!, в действительности всё было
совсем не так, и первые простенькие фантастические произведения вышли лишь
из-под пера Жюля Верна как зеркала тогдашней эпохи с её первыми механизмами и
первыми воздушными шарами.
Из чего вообще-то следует грустный
вывод, что основная функция фантастики всегда была вспомогательной, призванной
обслуживать науку и технику, как служебные части речи, неспособные
самостоятельно – без самостоятельных частей речи – существовать.
Вот и обслужила. Пора и честь знать,
госпожа фантастика, наша фирма с прискорбием извещает, что более не нуждается в
Ваших услугах, ничего не поделаешь, таковы акульи законы капитализма, it’s business,
my friend! Так оно и бывает, когда ставишь своей целью прислуживание, и не
случилось бы с фантастикой того, что случилось,
если бы сущностью её (как сущностью настоящей, Большой Литературы) было
не прислуживание горстке окололитературных диктаторов из издательства АСТ и
журнальчика «Если», а Служение!
Человечеству и Богу!
В литературе и искусстве же,
независимо от жанра, форма служения Человечеству и Богу пока что, будем
выражаться технически, изобретена лишь одна – катарсис! Это всё, что могли,
могут и в обозримом будущем будут мочь сделать для Человечества и Бога
литература и искусство.
Самое интересное, что ответа на
вопрос «что такое катарсис?», вообще-то, нет до сих пор, никто в точности не
знает, что это такое, исчерпывающего научного определения, которое было бы
однозначно принято всеми, так никому и не удалось сформулировать, и даже я при
всём своём несомненном самомнении, такую смелость на себя не возьму, могу лишь
попытаться объяснить на пальцах или по складам – катарсис считается
достигнутым, если человек к моменту, когда заканчивает читать книгу или,
например, смотреть театральную постановку, уже стал добрее, чище, духовно выше,
благороднее – человечнее, чем в момент,
когда он только открыл первую страницу или вошёл театральный зал.
Нравственное очищение читателя или
зрителя, его духовное возвышение, приближение к гуманистическим Божественным и
общечеловеческим идеалам – вот, что такое катарсис в очень-очень
примитивизированной и вульгарной, или как сейчас принято говорить, некорректной
формулировке.
Однако, корректно или некорректно, данная
формулировка в общем и целом вполне отражает существо понятия «катарсис», и
чтоб уж совсем не погрязнуть в ложной скромности, я даже позволю себе изречь
афоризм собственного приготовления (теперь можете меня цитировать… с
соблюдением федерального Закона об авторском и смежных правах): Катарсис – единственное, что отличает искусство от
порнографии.
От любой порнографии, во всех
смыслах, во всех формах и во всех видах – в виде нынешней фантастики в том
числе, в которой катарсисом давно уже и не пахнет, в которой вместо катарсиса
сплошные буковки и запятые, и это после впечатляющих достижений жанра в стародавние прошловековые
времена, когда фантастика чуть было не заняла действительно достойное место в
Большой Литературе благодаря настоящим прорывам, которых добились, как ни
странно, именно наши с вами соотечественники и почти соотечественники: авторы
социалистического лагеря, тем самым уже тогда с блеском опровергнув все
диссидентские стенания по поводу всеобъемлющего засилья цензуры и
всеобъемлющего ущемления свободы слова и плоти.
Причём, успех коммунистической (в
первую очередь, советской) фантастики совсем не противоречит логике и
естественному ходу истории, поскольку именно коммунистическая идеология,
случайно или нет, в двадцатом веке наиболее активно исповедовала древние
гуманистические идеалы человечества, и советский так называемый Главлит (не
имевший с цензурой ничего общего, не надо, господа, не надо!) очень жёстко
стоял на страже этих идеалов, не пропуская в печать и к потребителю зловонную бесчеловечную
муть, ныне заполонившую книжные прилавки всего постсоветского пространства… как
и всего остального мира, наверное.
Так что совсем не следует удивляться,
что после первых успехов жанра на европейской литплощадке XIX века в фантастику
нового, гораздо более высокого, истинно профессионального уровня удалось
вдохнуть жизнь именно в СССР – в первую очередь, единоличными усилиями
Александра Беляева.
Именно он совершил первый знаковый
прорыв в теме, добившись переворота в сознании читателей, редакторов и высшего
литературного руководства страны и мира, изменив их отношение к фантастике от
презрительно-равнодушного к уважительно-заинтересованному и в конечном итоге
обеспечив базу для массированного в дальнейшем
продвижения жанра в широкие читательские круги – такое было возможно
только в Советском Союзе по причине абсолютного совпадения его официальной
государственной идеологии с основными характеристиками катарсиса.
Ни во Франции, ни в Англии этого не
произошло и не могло произойти из-за неумолимых волчьих капиталистических
нравов, противоречащих всему человеческому, всему светлому, чистому и святому,
несмотря на гораздо более ранние во времени несомненные достижения Жюля Верна и
Герберта Уэллса, которые, тем не менее, свою историческую сверхзадачу тоже
выполнили: чётко и жёстко обозначили для фантастики наиболее перспективный и
выигрышный путь развития – путь к катарсису, пусть даже вопреки техногенности, путь к душе читателя, путь к
состраданию и сопереживанию, путь к высокому нравственному и духовному заряду в
фантастических произведениях, путь к
тому, к чему человечество уже миллионы лет идёт из дикости, бездушия и животной
злобы, путь к Служению высоким идеалам человечности.
То есть путь к тому, ради чего,
вообще, живёт Литература.
Когда она есть, разумеется.
Фашистская Германия-то, вон, не
породила и не явила миру ни одного писателя, неважно, фантаста или нет, или
музыканта, или живописца etc. – какой там мог быть, на хрен, катарсис, когда
там были сплошные концлагеря, сплошные кровавые вакханалии и сплошные
языческо-сатанинские пляски с факелами вокруг книжных костров… совсем как в
российской и всемирной фантастике сейчас.
В связи с чем схожий с судьбой
фашистской Германии финал её уже очень близок и совершенно неизбежен, хотя ещё
живы (и дай им Бог прожить ещё не меньше, чем прожито!) последние из титанов,
когда-то вставших во главе второго и, к сожалению, как теперь выяснилось,
последнего мощного прорыва в жанре – Борис Стругацкий, например.
Мы все к ним просто привыкли и потому
пока не осознаём исторического значения этих фигур, а меж тем братья
Стругацкие, Станислав Лем и ещё несколько гениев коммунистической (не побоимся,
опять же, честных правдивых слов) фантастики – и есть тот легендарный кружок
апостолов жанра, который когда-то сумел вполне в советском духе сохранить и
приумножить фантастический (в данном редком случае в прямом, а не в переносном
смысле) духовный капитал социалистического лагеря, дать фантастике новое
дыхание, новый импульс, придать ей новое ускорение – благодаря высокому нравственному и
гуманистическому потенциалу своих произведений. «Трудно быть богом» (даже при
некоторой агитпроповской ходульности и упрощённости положительных персонажей…
вполне позволительных для субжанра коммунистической утопии) и «Возвращение со
звёзд» - вещи, равных которым пока никто не написал… вернее, может, кто-то и
написал, но мы об этом уже никогда не узнаем, поскольку произведения такого
уровня и такого нравственного заряда уже никто не опубликует и не издаст –
слишком уж не те стали в нынешней российской и всемирной фантастике тенденции,
критерии и вкусы… после того, как наша дорогая, горячо любимая перестройка
наконец-то преподнесла нам, как на блюдечке, полнейшее и неожиданное, на хрен,
раскрепощение слова и плоти.
Что для фантастики стало смертью.
Смертью после, как принято выражаться, тяжёлой и продолжительной болезни,
начавшейся в конце 80-х годов, когда капитализм открыл шлюзы для всякого и
всяческого дерьма во всех сферах жизни, и литература не оказалась исключением,
но если поэзия и высокая проза сумели достойно выдержать этот удар, сохранить
лицо, не посрамить честь флага и не погрязнуть в мерзости, то фантастика ушла в
глубокий нокаут, из которого ей, как теперь уже стало очевидным, никогда не
подняться.
Что на первый взгляд выглядит совершенно
необъяснимым, поскольку если в странах загнивающего капитализма фантастика
наряду с дамскими романами и порнушкой всегда занимала очень скромное место
дешёвого бульварного чтива для домохозяек и коммивояжёров, то на громадных
территориях бывшего Советского Союза ей, в прошлом действительно всенародно
любимому жанру, был предоставлен Богом и Историей воистину небывалый шанс –
шанс на третий, теперь уже однозначно стратегический прорыв. И всё, что тогда,
на острие эпох, требовалось от кэлээфа, в одночасье получившего в полное своё распоряжение широчайшие возможности
бывших советских издательств, это вспомнить и хорошенько намотать на ус здравую
рекомендацию одного из эпизодических персонажей Максима Горького: «Никита, Бога
не забывай!»
Именно этого кэлээф и не сделал,
лишний раз продемонстрировав миру гнилость и ублюдочность пресловутого
человеческого фактора, всегда способного угробить на корню самые многообещающие
возможности и самые эпохальные перспективы.
Так и произошло – лидеры движения,
едва подсев на хлебные должности в издательствах и безграничную жилу
коммерческой беллетристики, тут же уверовали в собственную гениальность и
непогрешимость, преисполнились чувством собственной значительности и гордости
за собственные неоценимые заслуги, возжелали почёта, славы, лавров,
аплодисментов и фанфар, потребовали уважения и преклонения окружающих и… в
результате начали отбирать для публикации произведения не по принципу
художественных достоинств, а по принципу личной верноподданнической преданности
авторов лично им, новым хозяевам фантастической жизни, и вот таким, на
протяжении тысячелетий многократно проверенным успешным способом довольно
быстро сползли в банальные нравы восточных сатрапов времён рождества Христова,
французских королей времён первых революционных ситуаций и партийных бонз
времён заката социалистического строительства.
А то, что именно эти нравы-то и служили всегда в истории первейшей и
главнейшей причиной крушения несокрушимых, казалось бы, государственных строев,
политических систем и финансовых империй, им было то ли невдомёк, то ли до
фонаря.
Результат оказался катастрофический –
кэлээфовские холуи помельче рангом охотно приняли вполне привычные и знакомые
ещё с советских времён правила игры, охотно ударились во внутрикэлээфовские интриги
и, потакая капризам и симптомам бреда величия новых безграничных властителей
книжного мира, сменивших на этом вдохновляющем месте третьих секретарей обкомов
КПСС, вполне добровольно установили такую систему внутренних взаимоотношений,
при которой публикации и издание книг нужно было не заслужить трудом и
талантом, а выклянчить или завоевать путём многоходовых комбинаций, подпаивания
всех, кого только можно подпоить и подсиживания всех, кого только можно
подсидеть.
Прозорливых, ответственных и мужественных
личностей, которые смогли бы предвидеть близкий и совершенно обвальный крах
жанра, неравнодушных к его судьбе и способных встать стеной на пути очередных
комиссаров очередной партийной организации и очередной партийной литературы, в
кэлээфе не нашлось.
Финал закономерен в русле древней,
как мир, истины: люди, обладающие даром интриганства, НИКОГДА не обладают даром
творчества, никогда не обладают способностью создать произведение высокого
нравственного содержания, то есть – холуям, лакеям и прохвостам не по силам
достичь катарсиса, и по состоянию дел на сегодняшний день из всех фантастов
мира и страны катарсиса в своём творчестве стараются достичь и достигают лишь
члены творческой группы «Фантастика Башкортостана» - далеко не первый и,
уверен, далеко не последний в истории всемирной литературы случай, когда
литературная столица мира перемещается в российскую глубинку.
Но от Уфы до Бога высоко, до
издательств далеко, вот и заполонила прилавки магазинов та самая безыдейная
писанина, о которой нас предупреждала ещё газета «Правда» в пору своего
могущества и расцвета, всё правильно, всё логично – настоящий писатель всегда
обладает гордостью и никогда не склонен к лизоблюдству, потому-то и канули в
неизвестность несколько действительно интересных авторов (в том числе
единственный в ту пору реально перспективный уфимский фантаст Андрей Борецкий),
опубликованных в первых сборниках фантастики нового времени ещё в те сумбурные
годы, потому-то ныне и прёт на нас сплошных вонючим потоком скучнейшая серость,
ничего не дающая сердцу и уму, полностью лишённая катарсиса, и единственный
эпизод в нынешней фантастике, который действительно достиг катарсиса на
хорошем, добротном уровне, представляет из себя, к сожалению, лишь нагло
слямзенный и в ухудшенном и растянутом виде всунутый Сергеем Лукьяненко в его
повесть (пышно поименованную «романом») «Рыцари сорока островов» блокадный
дневник ленинградской школьницы Тани Савичевой, что, следует признать, имеет как минимум некоторое
популяризаторское значение – и на том спасибо.
Вот этим мы, любители настоящей
фантастики, нынче и пробавляемся – читаем навязываемую нам узким кругом страшно
далёких от народа центровых кэлээфовцев лабуду и говорим «спасибо» за
более-менее удачные ремейки из прошлого. Поскольку больше благодарить не за
что, и совершенно нет оснований удивляться ни тому, что в любом книжном
магазине, куда ни зайди, возле всех стеллажей, включая стеллажи с поэзией,
всегда столпотворение и только возле стеллажей с фантастикой никогда никого,
кроме иногда меня, ни тому, что на старейшем фестивале кэлээфа «Аэлита» в
Екатеринбурге, в прошлом собиравшем тысячи участников со всего СССР, не
исключая Прибалтику, Среднюю Азию и Дальний Восток, не говоря уж о всяких там
украинах, в последние годы участников набирается сотни две, и даже мощный
прошлогодний десант питерского кэлээфа на единственный всё ещё массовый и при
этом имеющий некоторое отдалённое отношение к фантастике фестиваль ролевых игр
«Зилант» в Казани с очевидной целью изучить возможности рекрутирования на этой обширной человеческой
базе новых апологетов жанра никакого положительного результата не дал.
И не мог дать, поскольку питерский
кэлээф в данном случае повторил ошибку замечательного персонажа Леонида
Соловьёва в его «Повести о Ходже Насретдине» - выбрал, образно выражаясь, не
тех собеседников – «кувшин и туманного старика»…
вместо Бога.
Не апологетов ведь надо искать, а
думать о Прекрасном, стремиться к Прекрасному, всеми силами утверждать,
продвигать или, как сейчас выражаются, промоутировать идеалы Прекрасного, и
тогда апологеты и фанаты появятся сами собой.
Поскольку тяга человека к Прекрасному
неистребима, и в какой бы мерзости, подлости, грязи и разврате он ни утопал, в
недрах его души всегда горит искра Божьего огня, освещающего путь к доброте,
благородству, чистоте и величию помыслов и стремлений, к Прекрасному. А у нас в
литературе Прекрасное называется катарсисом, и только та литература, которая
отвечает самым лучшим и светлым чаяниям
человека, независимо от жанра, будь она хоть трижды обозвана фантастикой или
дамским романом («Воскресенье», вообще-то, ведь тоже дамский роман!) имеет
шансы на настоящий успех
Ибо человек – не зверь!
Ибо, обращаясь к литературе и
искусству, ищет он в них созвучия живущей, пульсирующей в глубине души его
древней, генетически унаследованной жажде справедливости и добра, трепетному
стремлению к Свету.
И лишь при условии, что душа
российской фантастики, опять же образно выражаясь, повернётся лицом к душе
человека, если сможет она зазвучать в унисон и в резонанс с душой человека,
былая слава и доблесть жанра получит – теперь выражаясь поэтически, в рифму –
шанс на ренессанс, ещё один единственный и воистину окончательный и последний
шанс – ведь не более полушага осталось фантастике до полного провала, полной
утраты всех позиций в литературе, полного устранения из активной духовной жизни
страны и общества и стремительного, неизбежного, безнадёжного падения в сегмент
дешёвого чтива, где она, с её никчёмными
космическими «стрелялками» в духе Гарри Гаррисона, с её нудными
бухгалтерскими описаниями «иных миров» в
духе Толкиена и с её бессмысленной скучной клоунадой в духе капитана Джека
Воробья займёт достойное и однозначно заслуженное место в дощатых деревенских
туалетах (в городских-то туалетах имеются телевизоры и туалетная бумага, там
есть чем поразвлечься и чем подтереться) среди «анжелик» и «эммануэлей» (коих я
наблюдал в сортирах башкирских аулов собственными глазами!) на самых-самых
задворках литературной вселенной, куда её радостными объединёнными усилиями под
чутким настойчивым руководством наиболее одиозных фигур всё сталкивает и
сталкивает пришедший к власти кэлээф и где, судя по всем признакам, ей при
самом лучшем раскладе – если выживет! – суждено использоваться не
предусмотренным фантазией фантастов образом вплоть до Страшного Суда.
Скажем «аллилуйя»!
[1] Стивен Кинг. «Талисман».
[2] НТР – научно-техническая революция
[3] КЛФ – клуб любителей фантастики