Александр Балтин
РОССИЯ
(поэтическая оратория)
* *
*
Нам
снова угрожает татарва –
Нас вряд ли
устрашить осенним игом.
Немного
побуревшая трава
Поверит
соляным морозным иглам.
Не
первый день пейзажи
лицезришь –
И в памяти
живут картины лета.
Но осень предпочтительнее – эта
Стеклянная, возвышенная тишь.
Как ярко драгоценности
горят!
Заколот
нумизмат, вино пролито.
Земля
изрядно норами изрыта,
А птицы в
сизом мареве летят.
За что карает
шаровой огонь?
Мы пьём настой
по милости рябины.
А улицы прозрачны
и пустынны,
Но куст вот-вот
взорвётся – только тронь.
Осенний дождь
– почти что благодать,
Не стоит
этой влаге прекословить.
Но вечер ,
посмотри, по сути тать –
Трофей составит
сумма старых кровель.
Не стоит о
прошедших временах…
Пожары
гладиолусов в квартире!
Часы
остановились. Но в часах
Нет
правды о – насколь привычном? – мире.
Да, многого, конечно, не узнать,
И многого,
конечно, не осмыслить.
Когда
считаешь сумрачными числа,
То
хочется от яви
убежать.
Мы даром топчет
чудную листву –
Сожгут
её в кострах
прозрачным утром.
Я город представляю
слишком утлым,
Мне
хочется рвануть…пускай, в Литву.
В Литву тебе
едва ли ускакать:
Прикинься
Самозванцем, или визу
Купи – ты
не умеешь побеждать.
Доверься
лучше старому карнизу,
Где голуби,
как ноты, если взгляд
Извлечь
способен музыку из
строчек.
А если изменился
резко почерк –
В душе,
наверно, спрятан целый ад.
Однако, мы
с листвою заодно,
И иго нас
едва ли испугает.
А ветер татарвою
налетает,
И золото ему
собрать дано.
Нам
стрелы не грозят, и
смерти нет.
Течёт река,
а улица
спокойна.
Уходят в
никуда года и
войны,
И вечным остаётся
только свет.
* *
*
Вовсю
торгуют бубликами…Снедь
На
ярмарке вообще разнообразна.
Потешно
кувыркается медведь,
А крики зазывал
полны соблазна.
Жар-птица
обронила что ль
перо?
Остался
ль твой азарт
неутолённым?
Реальность
раскрывается пестро.
А у реки
местечко есть влюблённым.
Ржавеет
баржа. Лодочка плывёт.
И
плицами играет пароходик.
Уютный
городок кого-то ждёт –
Недавно
приобретшего заводик.
Привычная, густая
теснота
Заборов
и домишек деревянных.
И яркий блеск
высокого креста,
И
сутолока будней окаянных.
Напрасно
ожидаете письма.
Церковный
запах ладана и
воска.
Действительность, обильная весьма,
Болото с точки
зрения подростка.
В овраге поразит
скопленье крыш,
Так видно –
и не
с птичьего полёта.
Зимою
слышишь ягодную тишь.
И
медленно кончается суббота.
Под
вечер очень хочется
пройтись
По улицам,
закрученным и старым.
Собор
тебе велит – остановись,
Молиться
надо искренне и
с жаром.
Различные картины…Бурлаки,
И Волга,
и дремучие купчины,
Чьи
планы чрезвычайно велики.
Встречаются
и лица и личины.
Открытки
неизвестных городов,
Вполне
однообразных, то есть скучных.
И голос азиатчины
суров,
Он из ряду
весьма неблагозвучных.
В трактире
музыкальный аппарат
Прощай
мой милый Августин
выводит.
Приказчик
пьёт. Студенты говорят.
Но в целом
ничего не происходит.
Усадьба. И
вечерний самовар.
Чернеет
лес массивною стеною.
А дядька очень
стар. Но то, что стар
Не клонит вовсе
к раннему покою.
Кузина и кузен. Банальный ряд
Событий. Пианино на
веранде.
В
вечерний воздух звуки
полетят.
Игравший
не нуждается в
таланте.
Извозчики
усердны в городах.
Горят
огни в роскошном
ресторане.
Увы, не обозначить в
двух словах,
Как
нежно пахнут рябчики
в сметане.
Деталей
много. Жалко общий лад
Нарушен, а
другой неинтересен.
Хвост не поймать, и
не пойти назад,
И больше не
услышим старых песен.
По вкусу были
пышки на меду.
Я сыт, и много
солнечного света.
Я не могу
жестокую беду
Представить
в чёткой графике
сюжета.
Послушай, друже, благовест – плывёт,
Колышется, меняя
в чём-то воздух.
От суммы обстоятельных
забот
Тебе
необходим разумный роздых.
Не надобно немыслимых
идей!
В умах
городовых воспоминанья
О пышных пирогах – и
обо всей
Реальности – с
цветущею геранью.
Ещё не искорёжен
тёплый быт,
Впоследствии
оболганный ужасно.
Отсутствие
событий или битв
Свидетельствует: всё
идёт прекрасно.
Согласно
древним правилам житья
Доверимся, дружище, домострою.
У чёрной пустоты
небытия
Довольно
притязаний на героя.
Увы, не
философии плоды,
Но Азия всеместно
торжествует.
И вот уже
правления бразды
В руках того, кто
без конца блефует.
Он вождь.
Он человек? Скорей моллюск.
Абсурд
просуществует без эмблемы.
Я
будущего несколько боюсь –
Ведь
прежними останутся проблемы.
Не
страшно очутиться в
пустоте?
И стая бесов радостно ярится.
Мы
движемся к неведомой
черте,
И снова видим
сгинувшие лица.
Церковники
убитые стоят,
Купцы, и
меценаты, и герои.
Над
кладбищем царит вороний
ад.
Сквернимы
чернью царские покои.
И сажа,
и витает
едкий смрад.
Пугает
души морок азиатский.
И не восстановить
бытийный лад.
О кто мы? Дай
понять, дай разобраться…
*
* *
Далёкий лес –
как раненая птица,
Раскинувшая
два больших крыла.
Течёт река,
и серая
водица
Такая же,
как некогда была,
Когда
желтели вражеские лица.
До осени ещё – приличный срок.
Мистическое
таинство теченья!
Ты у воды
не будешь одинок,
Тебе в подмогу – всякое растенье.
Вот
перемёт поставил рыбачок.
А берег крут. И
ласточкины гнёзда
Стооко
озираются вокруг –
Иль
аргус охраняет этот
воздух?
И нежно зеленеет
тихий луг.
И
старенький пейзаж отраден
мозгу.
Палатки
и машины. Рыбаки
Готовят ужин.
Сытно пахнет кашей.
А
силуэты удочек близки
Душе
сентиментальной – то есть нашей.
Ленивое
движение руки…
Забрасывает
спиннинг человек,
Мечтая о леще, а
нет – стерлядке.
Закончился
недавно страшный век –
Теперь, надеюсь, будет всё
в порядке.
Мы
прожили ещё один
четверг.
Неважно
в общем: пятница, среда.
Но лето обольщает, догорая.
Костёр, понятно, ближе, чем звезда –
Неведомая, дальняя, цветная.
И всё,
помимо счастья, ерунда.
Накрытый
наспех стол: грибы и
хлеб,
Немного
колбасы и много
водки.
Окрестный мир
коварен и нелеп,
Поэтому
горят сердца и
глотки.
…взор
вечности – весьма возможно – слеп.
И вот потьма. И
чёрная река
Спокойствием
насколько обольщает?
Она к тебе
течёт издалека,
И где-то завершенье
обретает.
Но в жизни
не хватает маяка.
Вот
песня зазвучала, но она
Утихнет
и в пространстве
растворится.
Реальность, милый
друг, обречена.
И тянет долгой
ночью насладиться –
Великою
наградою дана.
И дело разумеется
не в клёве…
Покажется – огромный
этот лес
Не крылья,
а нахмуренные брови.
А белый свет
в тиши ночной
исчез.
Но
мудрой тишине не прекословим.
* *
*
Леса, и воды,
и ремёсла,
Почти
несокрушимый флот.
Достигли цели
– сушим вёсла!
Страна – державности
оплот.
Здесь
бурно ереси кипели,
Меняя
мало дивный край.
Крестить
положено в купели.
Младенец
дремлет в колыбели.
Се – Византия. Или
рай.
Господь
подъемлет словно чашу
Вином
наполненную всклянь
Имперский
край – не знаем краше.
Сомненьем
душу не порань!
Соблазны
угнетают души.
С чем возвращаются
послы?
И каково наследье
суши,
Чьи храмы ярче, чем
костры?
Убранство
храмов – будто осень.
Ну а искусство
мастеров
Превыше
самых сильных слов –
Слова
напрасно в сердце
носим.
Долой
сомненья, человек!
Подъемлет
щит, не прекословя.
Отсюда
приняты условья,
Казалось – навсегда. Навек –
Определяющие
лад
На сто веков
дальнейшей жизни.
Не
дремлет всё же
ражий ад,
И смута от
него в отчизне.
* *
*
В ночном стекле
осенняя луна
Плывёт, как
неизученная рыба.
А ночь –
неодолимейшая глыба,
А может –
шаровая глубина.
И люстра отражается
в стекле,
Домашним
золотистым звездопадом.
Забытые
бумаги на столе
Едва ли посчитать
душевным кладом.
Державинская
движется река –
Смывает
и созвездия и
даты,
Незрима
и чрезмерно глубока –
И что ей и
романы, и палаты.
Гляди, как
проплывает за окном
Луна, а
люстра в комнате
играет
Уютным
светом, золотым притом.
В окошке тополь
головой кивает.
И звуки покидают
старый дом.
И в тишине
простор окрестный тает.
*
* *
…города
бессчётные – икрой,
Если с самолёта. Жизнь игрой
Мало
представляю. Города
Вкруг соборов
– тайная среда,
Где
молитвы реют. Поезд мчит,
И
пространство лентою летит.
Многоноги
мчащие леса.
Родины
различны голоса.
Что. Поэт, прочтёшь
сегодня нам?
Что, юродивый, расскажешь небесам?
Поезд мчит.
А голуби
летят.
Нету
никогда пути назад.
* *
*
Светочи веры
– скиты, пещеры.
Люди-монахи – светочи веры.
Удаль
разбойна – согласно просторам,
какие
Символом
что ли стали
России?
Вон и Емеля на
печке, как прежде.
Вот и юродивый
в рваной одежде.
Смычки пугают
порой дуговые
Нас, обитателей
древней России,
Нас, бородатых
и истово пьющих,
Нищим
порою не подающим,
Нас, молящихся
в церкви рьяно,
Чтобы
потом жить окаянно.
Нас – энергичных, купечески-мощных,
Грибы
собирающих в рощах.
Связанных – не
столько кровью, но верой –
Что
будем жить неземной
атмосферой,
Земную
познав, и в мечте
растворясь.
Весьма
условная, впрочем, связь.
МУЗЫКА ДОСТОЕВСКОГО
(Цикл)
ГЕРОИ
ДОСТОЕВСКОГО
Мне брат Раскольников, я знаю,
Хоть не
ходил я
с топором.
Себя
сомненьем убиваю
Коль
брезгую златым зерном,
Что в душу
сеяно любому.
Многоквартирный
мрачен дом.
И худо,
худо в
нём любому,
И каждому я
брат притом.
Пил с Мармеладовым
намедни,
Ему же денег
одолжил.
Иль
Карамазовские бредни
Я
повторить судьбой решил?
Расчетверён, как
их порода –
Отец, Алёша
и Иван
И
Дмитрий…Где она, свобода,
Коль, как
папаша окаян?
Ну а Алёшей
не бывать мне,
Как
Мышкина не повстречать.
Ведь
невозможно же на
свадьбе
Ставрогина
пить и гулять.
Но я Раскольникову
точно,
Я это утверждаю – брат.
О смерти ведаю
заочно,
И рад,
что не
пойти назад.
ДОСТОЕВСКИЙ
В РУЛЕТЕНБУРГЕ
Взыскуя
града, Достоевский,
Земным
так недоволен был:
Игрой - материальной
бездной
Он, тем не мене, долго жил.
Рулетенбург
покуда в силе.
Вид
утренних котов негож.
А думая о
перспективе,
В душе основы
не найдёшь.
Рола, рола – пророк,
твердящий
Бездумно, ставил
на зеро –
О, думал
выигрыш зерно
Обрящет
в том, и – настоящий.
Вот
город крыш, ветвей и
гнёзд,
Уюта, где
и слёз не
надо.
Рулетенбург
лишь эпизод.
Собора
хороша громада.
Взыскуя
града, Достоевский
Рвёт
душу собственную, прав.
И…может
ждёт духовный Невский,
И
счастье есть его
состав?
СЛОВО О ДОСТОЕВСКОМ (стихотворение в
прозе)
Вторая часть
ЗАПИСОК ИЗ ПОДПОЛЬЯ – как модель
ПРЕСТУПЛЕНИЯ И НАКАЗАНИЯ. Предчувствие сродни
озарению. Обнажённые нервы разговоров
ведут к расчёсам
души. Нечто красное и
болевое должно утишиться
светом.
Карамазовы – как
расчетверённый человек: Иван –
боль и
сила интеллекта, Дмитрий –
страсть, Алёша – душа по сути
христианка, отец – залитый
гнилою водою подпол. Единство – человек.
Достоевский – самый
светлый писатель, все его
усложнённые, с мокрыми стенами
и запахом распада
лабиринты выводят к
свету – и он ровной
волной накрывает вас, давая
возможность чуда.
Есть ли что-либо
светлее последних страниц
Карамазовых?
МУЗЫКА
ДОСТОЕВСКОГО
Достоевского
музыка
Не требует
нот.
Лентой
траурной узкою
Душу мне обернёт.
И вдруг
лента рассыплется,
Ибо свет воссиял.
Зло из данности
выбьется –
Хил его матерьял.
ПЕТЕРБУРГ
ДОСТОЕВСКОГО
Мрачны
многоэтажные дома,
В них лестницы
запакощены часто.
И снова давят
человека властно
События, суровые
весьма.
Дворы – колодцы
тёмные; в любом
Из них видали
похороны. Что же…
На фоне неба
серо-голубом
Проходит
жизнь, различный люд тревожа.
Трактиры, лавки – скученная жизнь.
А летом вонь
и гарь, и запах
пыли.
От
привкуса довольно едкой
лжи
Меняются
обыденные были.
Студент не
ел два дня, безумен
взгляд.
Процентщица
не выйдет из
квартиры.
А ночи белые
вливают яд
В любое сердце. И
людишки – сиры.
…а
где-то в бельэтаже
пьют коньяк,
Шампанское
и весело смеются.
Там тыщи страшные – такой пустяк,
Раз шик и
смак с рождения
даются.
Мне холодно.
Где летняя жара?
Засорена
усталая сетчатка.
Тяжёлый быт.
Привыкнуть бы пора.
Но нищета
поёт едва ли
сладко.
Скрипит, хрипит
старухой нищета.
Иллюзии
истрачены, как деньги.
В тряпьё вокруг
рядится красота.
Бессмысленно
опять проходит день и
Другой и третий. Кем
похищен свет?
И
неприятен тусклый блеск
светила.
Должна
быть правда! Если правды
нет,
Тогда желанной
кажется могила!
КИРИЛЛОВ
И ДРУГИЕ
Кириллов
ночью мало спит –
Чем
позже посетишь его,
Тем
вероятней поразит
Нелепой
речью. Ничего! –
И не такой
махровый бред
Рождался
в разных головах.
Фонарь
струит тяжёлый свет,
И снег напоминает
прах.
А
комната узка, как гроб,
Но утром или
днём светла.
Мы
посетили землю, чтоб
Понять, насколько
боль остра.
Роман с банальною
судьбой
Не
получается никак,
Но интересен
– с непростой.
Цена
любой судьбы – пятак!
Но есть высокая
стезя,
Что к свету
горнему ведёт.
И это отрицать
нельзя,
Пускай
герой сегодня пьёт.
Самоубийство – липкий грех.
И
нечисть ходит во
друзьях.
А боли на
земле на всех
Всегда
хватало. Вязкий страх
Заполнил
душу. За окном
Мелькнула
тень. Но город спит.
И долго,
нудно об
одном
Душа болит.
Душа болит.
ПО
СЛЕДАМ Я. П. ГОЛЯДКИНА
Пространство
раздирают фонари,
И снег летит, вихраст весьма
при этом.
Громады
Петербурга до зари
Сознание
ничьё не тронут
светом.
Снег
колко вьётся, он сечёт
лицо.
Река
чернеет тушью – страшно, страшно.
И путь вдруг
замыкается в кольцо –
Маячит
впереди, пугая, башня.
Вперёд, вперёд! Домой, скорей, домой.
Так жутко!
Мост горбат, река чернеет.
Бело всё и
черно над головой,
И ночь пугает, как
она умеет.
На
Итальянской больше света, но
Кто
вдруг мелькнул у
тумбы тротуарной?
Мелькнул, пропал, жизнь обнажает
дно
( а
жизнь сама дана
вполне бездарной)
Кто это –
впереди? Его шинель…
Галошу
потерял. И переулок
Стремительно
возник, и дом – как цель.
Но дом внутри – он
инфернален, гулок.
Вот лестница,
чей норов стержневой
Ослаблен
суммой хлама, повороты,
И
впереди бежит двойник ( не
мой!
И слава Богу! Ужас
для кого-то.)
Двойник
так близок, что его
шинель
Ударит
по лицу. Дом этот
чёрен.
(…но
коли просветленье – наша цель,
не
позабудь про мощь
душевных зёрен.)
Подъём
крутой. Предметы, всякий хлам,
Открыта
дверь, но заходить не
стоит.
Да, если
ты забыл дорогу
в храм,
Жди, грешный, омерзительных историй.
ПО
МОТИВАМ ДОСТОЕВСКОГО
Как
выглядишь ты, русский Фауст?
Седобород, поди, и
стар.
Провинциальной
жизни хаос,
Напоминающий
кошмар.
И вдоль забора
человечек
Идёт – всё
тянется забор.
Страстями
мозг наш изувечен,
Но
страсти вряд ли
приговор.
Провинция
для Мозглякова,
Нам
подавай же Петербург.
А он помпезен, право слово,
И до страданий
и разлук
И дела нет
ему, такому,
Где всё дворцы,etc.
А по какому
же талону
Пускают
в рай?
Виват игра!
Игра…в
Карлсбадене, а может
В
Рулетенбурге – тема тем.
Коль человек
– так лучше Моцарт.
На свете множество
систем.
Одну из них
мы представляем
Собою – каждый
человек.
Пёс
вылетает с диким
лаем
Из
подворотни.
Ну а век
Теперь какой?
Игра и
дело.
Жизнь в красных
красках. Воспалён
Что ль бедный
мозг? Я – это тело?
Нет! Я - любой
- хоть я, хоть он
Лишь
только видимость, а сути
Мы не узнаем
никогда.
Черна сейчас,
черна до
жути
Летейско-невская
вода.
* *
*
Сад
Карамазовых заглох,
Но
данность их вполне
реальна.
Чернот в душе
чертополох
Привычен
столь! Силён банально.
Путь
просветленья по зубам,
Увы, немногим – чёрт
смущает.
Алёша
снова к небесам
Взор ясный,
синий обращает.
ДОСТОЕВСКИЙ
И ИСТОРИЯ
Волокно
истории на палец
Любопытному
не намотать.
А по метафизике
скиталец
Должен
суть истории узнать.
Все
живём в истории, однако,
Мало кто воспринимает
так.
Чёрная
залаяла собака –
Можно ли увидеть
в этом знак?
Только
сострадание серьёзно,
Только
метафизика в цене.
А
история взирает грозно
На героя,
жалкого вполне.
Жалкий! – я
достоин состраданья,
Помощи
достоин. Только нет.
Всё же не обманет
ожиданья,
Верю я,
сакраментальный свет