Александр Балтин

ЦВЕТЕНИЕ ТРЁХ ВЕТВЕЙ

САМОЦВЕТЫ ПРАВОСЛАВЬЯ

Самоцветы православья!

Аметисты ли икон,

Золотые славословья –

Сколько восприемлет Он?

Ладана куренье, свечи

В тень вонзают копьеца.

Просьбы, просьбы человечьи –

Всё о том же.

Без конца.

Воды мистики мерцают.

Запечатан ли сосуд?

Сильно нам тела мешают

Душами раскрыться тут.

Самоцветы православья,

Их глубок духовный тон.

Вера – наше оправданье,

Непонятное притом.

САМОЦВЕТЫ

Шлифуются веками самоцветы,

Словами обработаны они.

Слова и Слово.

Вечные сюжеты,

Что предлагают нам витые дни.

Грань Златоуста, грань Иеронима –

Едина христианства сущность, но

Земное слишком твёрдо – как же мимо

Пройти? Зайдёшь в тупик, а там темно.

Покровы всё же мнится благодатные

Простёрты над Россией, хороши.

А самоцветы скрыты, что понятно и

Логично, коль неразвитость души

Людей сегодняшних – как аксиома.

Шлифуются веками самоцветы.

Даёт надежду это,

Что завершится – длится долго – кома

Духовная триумфом света.

ТУРИНСКАЯ ПЛАЩАНИЦА

Туринской плащаницы тайна

Разгадана не будет, нет.

Анализ утверждает – так-то,

А вера – ерунда – в ответ.

Коль вера есть, то подтвержденья

Материального не на…

Томит змеиное сомненье –

Моя ли в том, спрошу, вина?

Спрошу, да только нет ответа.

Туринской плащаницы знак…

А что не расшифрован – это

Свидетельствует – мы никак

За все века открытий к небу

И не приблизились на чуть.

Притом к себе претензий нету,

Хотя свою не знаем суть –

Суть человека человеку

До чёрной бездны не ясна.

Но вижу световую ветку,

Она протянута, она

Даёт надежду. Плащаница

Всего предмет, а дух важней.

Туристов сытенькие лица,

И души – сгустками страстей.

ПИЗАНСКАЯ БАШНЯ

Легенда башни может быть

Серьёзней башни? Я не знаю.

Архитектуру понимаю

Как данность, без какой не жить.

Наклон – как приближенье ко

Земле. У башни есть ли корни?

Ну а представить, чтобы конный

Проехал мимо не легко.

Ажурна башня, и сквозят,

Белея, нежные колонны.

Не знаю – грают ли вороны

Поутру в Пизе? Иль молчат…

Туристов сытые стада

Однообразные по сути.

Пред суммой камер не спасует

Такая башня никогда.

Не упадёт, нет-нет, она,

Наклон храня, как ветку веры.

Останется в пределах меры

Всегда, такая ведь – одна.

ФИЛИОКВЕ

Снег синеватый, гладкий,

Горят медово фонари.

Не говорю, что всё в порядке,

Что плохо всё – не говори.

О филиокве размышляю.

И логики земной плоды –

Сочны ли? Нет? – я собираю.

А может быть – плоды тщеты.

Логично – Сын с Отцом едины,

Так почему ж от Сына не

Исходит Дух Святой?

Картины

Раздора, страшные вполне.

Соборы древние представишь –

Людей, что слезли со столпов

И патриархов: тех, что: давишь –

Так существуешь.

Масса слов.

Вполне логично добавленье.

Звук филиокве золотой.

Снег белый, фонарей лученье,

И зимний столь глубок покой.

МАРТИН ЛЮТЕР

К запруде в половодье подступив,

Река ломает крепкую плотину –

Так Лютер, сложный опыт накопив

Словами бьёт и скверну и гордыню.

Слова его тверды – что камень твёрд

Все знают, ну а тут слова такие.

Их сумма смысловой аккорд.

Аккорд,

Что смыслы обещает золотые.

О, Лютер жизни изучил хребет.

Он грамоту прибил к дверям собора

Противу индульгенций – ибо свет

Его вёл выше…не хватает взора.

Завет переводил, всю мощь его

Пристрастно сердцем сердца постигая.

А в сердце сердца что важней всего

Заключено – любовь: и золотая.

Над городом, где башни велики

Простёрта ночь своим текучим телом.

В углах повсюду тощие грехи,

Что уязвляют человека делом.

Не спит, не спит вершащий перевод –

Как Даниил меж львами – меж грехами.

Корона света – это небосвод,

Поддержан Библией, её стихами.

Но проповеди – олово кипит,

Не выжгли, жалко, гнева и гордыни.

Но после Лютера иначе мир глядит

На сочетание небесных линий.

О ЦИОЛКОВСКОМ

У реки пейзажи таковы,

Что яснее грандиозность неба.

Неба – как мечта, какую вы

Коль живёте только ради хлеба

В душах не находите своих.

И на облака глядит учёный,

Постигая своеродный стих,

В капсуль смысла прочно заключённый.

И тогда он видит надпись – Рай,

Только это надпись на английском.

Он её постичь стремится с риском

Быть осмеянным – сказать ли: привыкай?

Но давно к насмешкам он привык,

Ибо выучил метафизический язык.

Двор не столь обширный, и забор

Деревянный, и мыслитель снова

Нечто ладит, прикрывая взор

Внутренний за счёт земного слова:

Слова-дела. Нужен аппарат,

Вот он под руками возникает.

А потом открыт небесный сад –

За-небесный, но и так бывает.

Замкнутость эта его

Следствие внутренней жизни,

Слишком насыщенной жизни.

Не объяснить ничего –

Им – пироги и вино

Это их жизни основа.

Нет, он не сноб. Но вино

Не принимает. Основа

Жизни его – это дух.

Каким быть должен аппарат,

Что унесёт нас на планеты?

И звёзды – высоко висят,

И плаванье возможно ль это?

Рассчитывает аппарат,

Играя с данность, и время

Чуть обгоняет.

Люди спят,

А после им – чай и варенье.

Одно в другое входит мощно –

Полёты в космос – как душа,

Что алчет высшего, что прочно,

Тем возрастает не спеша.

Поездка на велосипеде

И символ скорости – с какой

Мелькает детство, и соседи

Взывают к взрослому – Постой.

Жизнь матерьяльным – и мерцанье

Небес, как зеркало пути –

В нём отразятся расстоянья,

Какие нам ещё пройти…

ЧАСОВНЯ НА ВДНХ

Напротив яблочного сада

В сирени белая часовня.

Она возникла – так и надо –

Столь гармонично, безусловно.

Когда сирень цветёт – волшебной

Вообще её я представляю.

Идя в неё с тоской душевной,

Тоску такую я теряю.

О чём прошу у Спаса? Просто

Я Отче Наш стою, читаю.

И умилённо, но и остро

Лучи небес воспринимаю.

Зимой белеют синие снега,

Скрипят сметанные дороги.

И мне часовня очень дорога.

Так линии её просты и строги.

Так бел её кристалл – в пандан снегам,

Что чище сердцем становлюсь я сам.

Во имя Василья Великого,

Которого я не читал…

Вот лавка, торгуют книгами,

Свечами, их много не брал.

Брал три: Богоматери ставил,

Христу и в канун – всё же я

Не знаю церковных правил,

Но длится судьба моя.

И вот копьеца взлетают

Огня. Ни о чём не молю.

Свеча постепенно тает.

Я верю – Христа я люблю.

Убранство аскетично строго,

И белизна так дорога –

Такой должна бы быть дорога

Туда, где сгинет власть врага.

Иконы строгого письма,

И лёгок огонёк свечи.

Бела часовня, как зима,

И от неё идут лучи:

Не вижу: ощущаю я.

Пространство, данное внутри,

Как расширенье бытия

За счёт неведомой зари:

Метафизической зари,

Что ощущается в душе.

А лучше не молись. Замри.

Молчу. И замер я уже.

Шёл молиться. Снег белел неровно,

Кое-где асфальт чернел…мерцал…

Шёл молиться в белую часовню,

Изменений никаких не ждал.

Подошёл – закрыта. Постоял я,

Что-то бормоча.

Из-за ларька

Женщина идёт довольно вяло.

Шёл, я кажется, издалека.

Да, ларёк – иконы, свечи, книги.

От часовни ключ, наверно, в нём.

Но замок сломался – не великий

Мастер по замкам я, но объём

Сил какой-то есть – рванул сильнее.

Дверь открыл, и скоро впущен в храм.

Есть ли знак в событии?

Белее

Снег окрест, чем представлял я сам.

Я стою и Отче Наш читаю,

Изо рта клоками белый пар.

Каждым днём реальность постигая,

Выстою, коль раньше не пропал.

Будто тело её – от облачной, высокой, спокойной плоти, или от цветенья сирени, или от белизны снегов.

Или – сумма сумм?

Архитектурная строгость настраивает на строгость мысли.

Золото огня, тонкое копьецо свечи – против золота украшения – или в подмогу ему?

Во имя Василия Великого наименована – древний ратник духа, великий учитель; мускулы мысли поддерживают мускулы веры.

Ни о чём не надо просить – небо так высоко над нами.

Часовня отправляет мысль в метафизический полёт, и я чувствую прикосновенье к небу…

РУССКИЙ СИМВОЛИЗМ

Под закатом подразумевать

Смерть, чьи фиолетовы каменья.

Символов цепочки составлять,

Неверны – так разлетятся звенья.

Дымкою, мол, жизнь окружена,

И в значенье первом непонятна –

Тяжела, загадочна она.

Что мы видим? Шаровые пятна…

Снежная мистика Блока.

…красное домино.

Будущее жестоко –

В чёрных тонах дано.

И погонит пастырь недобрый

Народы к провалу тьмы.

И реестрик убитых подробный

Позабудем так скоро мы.

Блоку холодно, неуютно,

И душа его затемнена.

Но в грядущее, неподсудна,

Та поэзия включена.

Ритмы Петербурга…

Рваный, тёмный

Теснотой трактирной дан язык,

Иль капризами персоны вздорной:

Аблеухов…суховат старик.

Ритмы новые, синкопы страха.

Что же будет? Красное страшит.

Ах, куда бы лучше фуга Баха,

Но нигде она-то не звучит.

Тяжеловат узорчатый Иванов –

Всё знает, это тоже тяжело.

Рим состоял из войн, событий, планов,

Из просто жизни, это всё прошло.

И вот, в себе запутанный Иванов

Не черезмерно ль символов давал?

А в Риме он под тишиной платанов

Уютно, полагаю, отдыхал.

Внешне прост Сологуб,

Внутренне стих напряжён.

Стих не бывает груб –

Сух, сделан тщательно он.

Но сквозит, чернея, потьма

За тою, за этой строкой.

Будто смерть поглядела сама –

Мол, жизнь вам, люди, на кой?

6 БАЛЬМОНТ

Привставал на цыпочки и пел –

Декламировал стихи распевно,

И от звука дополнительно хмелел,

Хоть вино и так переполняло вены.

Перевёл всего на сто томов,

Нищенствовал в пестроте Парижа.

Для заложника высоких слов

Небо ближе, чем реальность, много ближе.

ПЁСТРАЯ ПЛАЗМА ЛЕСКОВА

Из яшмы что ль слова? иное

Вдруг изумрудом заблестит.

Разнообразье цветовое

Словесное слегка смутит –

Тут малахит играет, рядом

Сверкает слово-лазурит.

Левша глядит пристрастным взглядом

На блошку, золото блестит.

Всё очень русское, густое,

И невозможное почти.

Труды изографов покоя

Сулят волшебные лучи.

Чем очарован странник? Этим

Пейзажем и ещё вон тем.

Порой, что очевидно детям

Неясно взрослым. Да. Совсем.

Овцебыка понять попробуй,

По жизни сколько раз таких

Встречал – не зря ж сносили обувь

На разных тропах шаровых.

Суммарно типажи на город

Потянут, или на страну.

Как утолить духовный голод?

Лишь осознав свою вину.

Идут изографы, изографы идут

Туда, куда ведёт их труд.

Им тайны света-ремесла –

А этим тайнам несть числа –

Доподлинно известны. Так.

Нам дорасти б до этих тайн.

В трактире чай карминно-красный,

Великолепны калачи.

Купец – лицом покуда ясный –

Шестой уж ест – прям из печи.

Органчик славно заиграет.

Провинциальное влечёт.

Вон дьяк с собачкою играет,

А после горько-горько пьёт.

Так есть гармония иль нету

В обычной жизни? Тишине?

А что стремиться надо к свету

Давным-давно понятно мне.

Неуверенное многоточье…

Леди Макбет – сколь она страшна,

Сколь её душа подвластна ночи?

Мир Лескова сколь ведёт луна?

Или всё же солнце?

Мир Лескова –

Пестрота, и плазмы густота.

Ежели основа жизни слово,

То непобедима высота.

МЕТАФИЗИКА ЗОЩЕНКО

Катастрофа начинается

С языка – во все концы

Если оный расползается,

Не спасут и мудрецы.

Вот язык – язык убожества,

Смех над ним лишь исцелит.

Что же…всякое ничтожество

И живёт, и говорит.

Только ежели всё множество

Нации заговорит вот так

Победившее ничтожество

Установит вечный мрак.

Вылезло мурло – и ну давай

Всем распоряжаться, устанавливать

Так, как представляет рай. И край

Обозначен. А мурло командовать

Продолжает…что тут говорить?

Спрятаться от лезущего теста?

Мудрецу всегда сложнее жить,

А мурло извечно безответственно.

Интеллигентный поднос, - так говорит

Быдло, болван, определяя вещь.

Человек без развития, без книг зловещ,

Наглость возводится в культ, душа не болит.

Тело – а не человек, и тело берёт

Верх…и что же интеллигенцию ждёт?

ФИЛОСОФ ФЁДОРОВ

Из еды – всё больше хлеб,

А постель сундук заменит.

Суетливый мир нелеп,

И философ смерть отменит.

Да, он знает, как её

Победить. Никто не верит.

Рано для идей ещё –

Век далёкий их оценит.

Силовое напряженье мысли

Результат, что неожидан даст.

Византии мерно дрябли мышцы,

О России шаровой рассказ.

Возрождение пойдёт отсюда,

Пусть непредставимое пока.

Ибо только мы и верим в чудо

Прочим непонятного стиха.

Абсурд теории порой

Вдруг практикою подтвердится.

Но ведь от смерти шаровой

Никто не может защититься.

Не надо – пусть в тебя войдёт,

Коль дальше возрожденье ждёт.

Рукописи, книги и бумаги –

Бесконечен, мнится, каталог.

А аскеза требует отваги,

Чистоты и жертвенности – Бог.

Победа – заблужденье многих.

Патрофикации плоды

То для людей, а для двуногих

Лишь наволока суеты.

ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ

За чаем разговоры о народе.

Закат веранду красит в рыжий цвет.

На даче летом, чудно на природе

Вопросы ставить… а ответов нет.

Да, о народе, о его страданьях –

Народ же этот – чёрный, рудный пласт.

Грядущее неведомо заранее:

Такого знанья людям Бог не даст.

Условно к православью отношенье.

А были те – кто прямо шёл в народ,

Спускался вниз, и нижним нёс ученье,

Мед. помощь нёс. Кто их теперь поймёт?

И вот опять за чаем о народе,

Иль обсуждать во МХАТе – что и как

Поставили, и снова о свободе.

И рассужденьям всем цена – пятак.

Хорошо ль свою принадлежность к классу осознавать?

Не страшно ли классом (динозаврами) вымирать?

Советская интеллигенция – гнутая, всеми давимая…

Через «ц» - совецкая – лучше получится –

Косной массою, большинством нелюбимая,

Интеллигенции не живёт, а мучится.

В очереди обруган, зарывается в книжку философ

Доморощенный, веры в душе – нет и на грош.

И бьётся – рыбёшкою на крючке – над решеньем вопросов.

Себя не любит, но порою уверен – хорош.

Нити света своеобразного всё же хранила она -

Интеллигенция - во многом грешна.

Нет её теперь? Наверно, нет.

Интеллектуалы есть, конечно.

Но утрачен своеродный свет

Уповать на то, что слово вечно.

Книги собирали, служили в НИИ,

Как умели жизни устраивали свои.

Лазейки искали от обязательных дел,

Голосовали, каждый жил, как умел.

Хранили иль нет световой завет?

Чёткого ответа нет. И нет

Этого типа людей теперь.

Как и что было, поди, проверь.

Или бездну людскую промерь.

ВЕКТОР Г. СКОВОРОДЫ

Он шёл и шёл. И в этом суть.

Он шёл, презрев земные цели.

Не каждый день ел хлеб и суп,

Однако, счастлив был на деле.

Да счастлив, ибо соотнесть

Себя мог с сердцем мирозданья.

И каждый день был словно весть –

Склоняла иногда к молчанью…

Сады и барские усадьбы,

И вишни здорово цветут.

Попойки тут, в усадьбе, свадьбы,

Порою похороны тут.

Он останавливался где-то,

И детям он преподавал.

И нёс в себе частичку света,

Другим охотно отдавал.

Не умер, а ушёл он просто,

По облакам теперь идёт.

И видит тот волшебный остров,

Который столь немногих ждёт.

Музыка, философия,

И стихи.

И духовного вижу колосса я,

Чьи возможности велики.

Богатые особняки,

Сады в цветенье изобильном –

Даны узлами той сети,

Что ловит всех – её легки

Движенья. Многие бессильны

Противу них. А ты иди…

Иди, храня свой скорбный ум,

И пестуя, сколь можешь, душу.

Темна, но велика Псалтырь.

Пусть в городах лютует шум,

Пусть некто соблазняет дуру,

Пусть денежная манит ширь.

Есть узкий путь, он серебром

Мерцает – неземного свойства.

Сурки играют и свистят.

Жить жаждой неба и добром –

Незримое другим геройство.

Сады даруют аромат.

Есть вирши, музыка, ещё

Есть размышления о жизни,

И подоплёке естества.

Любите жизнь, саму её!

Богатства обольщенья лживы,

Пусть деньги – область торжества.

Вообще имущество вельми

Опасно. Пышное именье.

И недоросли любят лень.

И снова хлопает дверьми

Хозяин умного стремленья

Туда, где свет прогонит тень.

И снова пыль и соль дорог,

И тракты, чёрные от солнца.

И хлеб прозрений и молитв.

И мир поймать его не смог,

Над миром он едва ль смеётся,

Коль сокровенным знаньем жив.

СТИХИ О ФИЗИКЕ

Упругость и длина волны

Сколь интересны говорящему?

Структуру звука мы должны

Понять, пристрастны к настоящему.

Акустика таких высот

Где звук – гармонии основа.

Но как Евангельское слово

Звучало – вряд ли кто поймёт.

Твёрдые тела всегда стабильны,

Кристаллической тверды основой,

Ионической сильны основой.

Формулы – иная речь, обильны.

Формулы описывают сущность

Твёрдых тел, их массу и массивность.

Сколь частиц невидимых активность

Тел таких нам объясняет тучность?

Физика поэзии, поэзия

Физики, и мысли лезвие.

Второй закон термодинамики

В промерах дней, их острой графики.

Термодинамика системы

Определённые опишет.

Вон облака плывут – триремы,

И небо облачностью дышит.

Тепло с движением союзны.

У физики, жаль, нету музы.

Не моё. Как надпись на арабском

Формула иная мне.

Их рассматривать! И был азартным

В этом деле я вполне.

Физика штурмует явь, полнее

Тщится описать наш зримый мир.

Сколь сложны красивые идеи,

Столь богаты смыслом – ибо мил

Сад мне смысловой, с разнообразными

Деревами и травой…цветы

И должны быть разными,

Чтобы осознал масштабы ты.

ТАЙНА ТАРКОВСКОГО

Неторопливо, не спеша

Идёт рассказ о том, что было.

Рассказ эстетский. И душа

Его - насколь могла – вместила.

Что отражают зеркала

Тогда, когда никто не смотрит?

Любой всечасно опыт копит

Через открытья и дела.

А вот из Брейгеля дана

Кинематографом картина.

А вот закат в цветах кармина,

И взгляд подростка из окна…

Кони мчат, горит посад, спастись

Не удастся – вот набег монгольский.

Иль от смерти будет доля пользы,

Ибо – после – отворится высь?

Феофан-изограф умер – но

В церкви он беседует с Андреем.

В разорённой церкви всё равно

Силу видеть умную умеем…

Вот идут иконописцы, путь

Полем.

Вот белы без фресок стены.

Золотой всегда должна быть суть.

В чём она?

Не знаем.

Несомненно.

Сложный-сложный путь Рублёва

По вхожденью через краски в слово…

Вот планета мысли – океан

Мыслящий, чьи образы и мысли

Непонятны нам. Уж лучше – пьян

Будь, чтоб не поели сердце числа.

Станция в далёких недрах…Но

Космос их значенье не откроет.

Темнота пространства…И вино

Если только сердце успокоит.

Дом. Отец у двери. Блудный сын,

Пред отцом стоящий на коленях.

Может в том живёт секрет глубин,

Что не будет толка в измененьях?

Зона, забитая разными

Непонятными нам предметами –

Кажутся несуразными,

Но только кажется это нам.

Идут вереницей трое.

О чём мечтаешь, несчастный,

Сердце зря беспокоя?

Мир, чрезвычайно властный,

По-своему всё истолкует.

Идут вереницей трое.

На свете не существует,

Думаю я, покоя.

От Ивана, от военной стражды –

Выше по ступеням бытия –

Чтобы к жертвоприношенью каждый

Мог прийти…Так полагаю я.

Медленно развёрнута мистерия

В образах кино,

Чтобы в небо отворились двери и

Новый путь был выявлен – иной.

ЦЕРКОВЬ

Крест-корабль – цветение креста,

Купол парус наполняет небо.

Из реалий только высота

Интересна – та, в которой не был.

Океан любви плывущих ждёт

С индивидуальностью маршрута.

Ливень темноты на нас падёт –

Пролетит, ведь он – всего минута.

Символы архитектуры столь

И богаты, и многообразны.

Темнота и скорбь – сильна юдоль,

Света требует, а не сарказма.

А иконы – как сгущённый свет.

Высоки молитвенные своды.

От распятия исходит свет

Нами обретаемой свободы.

Сложное устройство алтаря,

Символы воплощены в предметах.

Сумма сумм, и сеть всех силуэтов,

Плоть души живёт благодаря

Жертвоприношениям твоим.

Лжица тускло, холодно блеснула.

Сущностно алтарь непостижим.

Музыка его противу гула.

Лжица – маленький предмет,

К месту – так важнее нет.

Сущность каждого предмета

В том, что он частичкой света

Вписан в действия людей.

Он включён в орнамент действий.

К месту – нет его важней.

В утвержденье нету дерзости.

Солея пространство – но оно

Вписано в реальность храма,

И насыщено дыханьем, включено

В гамму общую.

Сияет гамма.

Свет, сгущённый в иконостас,

Что увенчан распятием мощно.

Следуй свету – завет для нас,

Душам вектор движения точно

Ведом, только мешают тела.

Взмывом иконостас – выше, выше,

Цветовая волна – и смола

Остаётся в адовой нише.

Столбик аналоя. Есть особость

Аналоя, излученье есть.

Вот Писанье – отрицанье гроба с

Прахом.

И на аналое весть.

ФРАНЦИСК

Шествия любил ночные, пышность,

Всё, что некогда любил – забыл,

Для него открыта та возвышенность,

С коей виден мир: полно могил.

Сердце уж обрезано довольно,

Чтобы источало свет на нас.

Я благоговение невольно

Испытал, о нём ведя рассказ.

РАЗНЫЕ ДОРОГИ

Гляди – видна одна дорога,

Что предназначена тебе.

Как далеко по ней до Бога,

И укоризны шлёшь судьбе.

Гляди – различные дороги,

Одна из них – та прямо вверх.

Иди полётом – мы убоги,

Летать не может человек.

Гляди – набор лучей златистый –

Тут вера, физика, стихи.

Всё постигая, ты – небыстрый,

Быть может пережжёшь грехи.

Свет – он вверху, что ниоткуда

Ты не считай струится свет.

Его основа – это чудо,

Пусть осознанья чуда нет.

ПЕДАГОГИКА ПЕСТАЛОЦЦИ

Он воплощенье состраданья.

Смешон и жалок в школе был,

Но детские свои страданья

В сосуды опыта разлил.

Быть Песталоцци богословом!

Протестантизм весьма суров,

А он не может быть суровым,

Он ласку ощущает слов.

Он чувствует несправедливость –

Как будто ранили его.

Для всех должна быть Божья милость,

Чтоб света было торжество.

Первоначальный опыт жалок –

Даёт плачевный результат.

Укоров надобно, и палок,

Чтоб этих воспитать ребят.

И вот Отшельника досуги

Как афоризмы прозвучат.

Умны, и формую упруги,

И в них такой высокий лад…

В монастырском зданье урсулинок

Школа – он учитель, казначей,

Детских душ преобразит суглинок,

Деткам бы – игрушечных мечей,

Кукол, или фантиков хотя бы.

Учит форме, грамоте, числу.

Многие усваивают слабо,

Не наклонен педагог ко злу

В образе насилья – никакого.

Дворник и сиделка.

А добро

Воплощают даже и полслова:

Золото в душе, не серебро.

Образованье проистекает из природы людей.

Старшие ученики помогают ему.

Образы знания мерно рассеивают потьму

В головах, отливаясь в чёткие формы идей.

Закон постепенности, закон связанности, закон

Ощущений общих – основу дают.

Закон самобытности – всего ли важнее он?

Дети видят солнышко, радуются, поют,

Но выделяется в - чём? Неважно! - кто-то один.

Мудрость увеличивает Песталоцци, уча.

Ибо никогда не бывало совсем уж тёмных годин –

Без яркого человеческого луча.

Главная

"Россия в Мире"

"Русская правда", оглавление

"Партстройка"

Пишите