Солженицын: личная трагедия и правда в наследство
Мне хотелось сначала, чтобы прошло некоторое время пока уляжется пыль от этих странных "танцев на могиле" с кадилами и кадящими, пиарщиками и пиарищамися. Но... "рука тянется к перу". Очень уж много сказано, справедливого и несправедливого, и очень многое как бы повисло в воздухе несказанным ("о покойнике либо хорошо, либо ничего"), но от того ни чуть не менее ощутимым.
О человеке масштаба Солженицына трудно писать, не впадая в ту или иную крайность. Но давайте попробуем, тем более, что этот разговор важен сегодня не для него, а для нас самих.
Прежде всего о самом простом и очевидном. Солженицын - крупнейший русский исторический деятель 20-го века, сделавший и для России, и для мира очень много. На его трудах воспитана духовная элита России и не только России. Это факт вполне "медицинский".
Я не стану говорить о месте Солженицына в русской литературе. Очевидно, что оно значительно, но едва ли нам есть смысл строить шеренгу русских классиков и отыскивать в ней место Александра Исаевича. Гораздо важнее понять его место в духовной жизни России последних десятилетий. И вот здесь однозначность оценок кончается.
Человек, которым сказаны важнейшие для нас вещи, - о необходимости покаяния и недопустимости жизни "по лжи", в своей собственной жизни не так уж строго придерживался этих принципов. Порой молчал там, где нельзя было молчать, порой говорил то, чего говорить было нельзя. Общественная деятельность последних восьми лет его жизни часто приводит в оторопь, когда не можешь верить своим ушам - неужели это он. И в самом деле, по минутному телерепортажу о встрече Солженицына с Путиным прошлым летом, когда президент привез писателю госпремию, можно было увидеть, какая страшная метаморфоза произошла с этим человеком и какую страшную цену ему приходится платить в концу жизни за свое неправедничество. Когда-то в "Архипелаге" Солженицын ярко описывал жизнь Горького в СССР после возвращения из Италии, жизнь заложника системы, помещенного в золотую клетку. Кто бы мог тогда увидеть в этих страницах предвидение собственной судьбы!
Конечно, не нам судить его. И тем более - не тем духовным клопам, которые со всех сторон атаковали его последние десятилетия. Но нам важно другое. Нам важно, очень важно понять те глубокие и важные вещи, которые он нам оставил, и понять, что вещи эти ценны сами по себе и вовсе без всякой привязки к личности их автора. Любовная лирика Пушкина нимало не теряет от разудалого "донжуанства" ее автора. И совсем не важно, что сам Толстой далеко не всегда дотягивал до того христианского идеала, к которому призывал. Так же и правда, сказанная Солженицыным, не может тускнеть ни от того, что сказавший ее человек не всегда был праведником, ни даже от соседства этой правды с ложью. (В конце концов, возможно, такое соседство было предопределено уже фамилией Со-лже-ницын (ср. со-весть, со-знание и т.д.).) А правды Солженицыным было сказано очень и очень много. И про "жить не по лжи". И про покаяние как единственный способ покончить с преступлениями прошлого века (да и веков еще более ранних). И про то, что западный эталон не может быть российской целью. И про отличия Запада и России. И про необходимость строить демократию с уровня самоуправления. И про то, как душно живется в сегодняшней России.
Не все в этой разной правде близко каждому из разнообразнейших наших правдоискателей и правдолюбов, но тем-то солженицынская правда и важна, что каждый сможет найти в ней и что-то для себя новое. И даже хорошо, что мы лишены того пиетета, который побуждает принимать каждое слово "пророка" за непререкаемую истину. Хорошо, что мы знаем, что из под пера Александра Исаевича исходила не только правда. Это знание заставляет нас думать, искать, отделять солженицынскую правду от соседствующей неправды, голос Бога, озвученный для нас этим титаном, от голоса его человеческой слабости: фантазий, мечтаний, выдумок и предвзятостей. И поверьте - эта игра стоит свеч: очень многое было дано этому человеку, а через него - и нам, и очень многому мы можем у него научиться. А в том числе - и как нам быть большими праведниками, чем был он, если сумеем, конечно. И многому, многому другому.