Главная

"Россия в Мире"

"Русская правда", оглавление

"Партстройка"

Пишите

 

                                                                                       Александр Балтин

 

                                                                     РОССИЯ

                                                       (поэтическая  оратория)

 

                  *      *     *

 

Нам  снова  угрожает  татарва –

Нас  вряд  ли  устрашить  осенним  игом.

Немного  побуревшая  трава

Поверит  соляным  морозным  иглам.

 

Не  первый  день  пейзажи  лицезришь –

И  в  памяти  живут  картины  лета.

Но  осень  предпочтительнее – эта

Стеклянная, возвышенная  тишь.

 

Как  ярко  драгоценности  горят!

Заколот  нумизмат, вино  пролито.

Земля   изрядно  норами  изрыта,

А  птицы  в  сизом  мареве  летят.

 

За  что  карает  шаровой  огонь?

Мы  пьём  настой  по  милости  рябины.

А  улицы  прозрачны  и  пустынны,

Но  куст  вот-вот  взорвётся – только  тронь.

 

Осенний  дождь – почти  что  благодать,

Не  стоит этой  влаге  прекословить.

Но  вечер , посмотри, по  сути  тать –

Трофей  составит  сумма  старых  кровель.

 

Не  стоит  о  прошедших  временах…

Пожары  гладиолусов  в  квартире!

Часы  остановились. Но  в  часах

Нет  правды  о – насколь  привычном? – мире.

 

Да, многого, конечно, не  узнать,

И  многого, конечно, не  осмыслить.

Когда  считаешь  сумрачными  числа,

То  хочется  от  яви  убежать.

 

Мы  даром  топчет  чудную  листву –

Сожгут  её  в  кострах  прозрачным  утром.

Я  город  представляю  слишком  утлым,

Мне  хочется  рвануть…пускай, в  Литву.

 

В  Литву  тебе  едва  ли  ускакать:

Прикинься  Самозванцем, или  визу

Купи – ты  не  умеешь  побеждать.

Доверься  лучше  старому  карнизу,

 

Где  голуби, как  ноты, если  взгляд

Извлечь  способен  музыку  из  строчек.

А  если  изменился  резко  почерк –

В  душе, наверно, спрятан  целый  ад.

 

Однако, мы  с  листвою  заодно,

И  иго  нас  едва  ли  испугает.

А  ветер  татарвою  налетает,

И  золото  ему  собрать  дано.

 

Нам  стрелы  не  грозят, и  смерти  нет.

Течёт  река, а  улица  спокойна.

Уходят  в никуда  года  и  войны,

И  вечным  остаётся  только  свет.

 

 

                   *       *      *

 

Вовсю  торгуют  бубликами…Снедь

На  ярмарке  вообще  разнообразна.

Потешно  кувыркается  медведь,

А  крики  зазывал  полны  соблазна.

Жар-птица  обронила  что  ль  перо?

Остался  ль  твой  азарт  неутолённым?

Реальность  раскрывается  пестро.

А  у  реки  местечко  есть  влюблённым.

 

Ржавеет  баржа. Лодочка  плывёт.

И  плицами  играет  пароходик.

Уютный  городок  кого-то  ждёт –

Недавно  приобретшего  заводик.

Привычная, густая  теснота

Заборов  и  домишек  деревянных.

И  яркий  блеск  высокого  креста,

И  сутолока  будней  окаянных.

 

Напрасно  ожидаете  письма.

Церковный  запах  ладана  и  воска.

Действительность, обильная  весьма,

Болото  с  точки  зрения  подростка.

В  овраге  поразит  скопленье  крыш,

Так  видно – и  не  с  птичьего  полёта.

Зимою  слышишь  ягодную  тишь.

И  медленно  кончается  суббота.

 

Под  вечер  очень  хочется  пройтись

По  улицам, закрученным  и  старым.

Собор  тебе  велит – остановись,

Молиться  надо  искренне  и  с  жаром.

Различные  картины…Бурлаки,

И  Волга, и  дремучие  купчины,

Чьи  планы  чрезвычайно велики.

Встречаются  и  лица  и личины.

 

Открытки  неизвестных  городов,

Вполне  однообразных, то  есть  скучных.

И  голос  азиатчины  суров,

Он  из  ряду  весьма  неблагозвучных.

В  трактире  музыкальный  аппарат

Прощай  мой  милый  Августин  выводит.

Приказчик  пьёт. Студенты  говорят.

Но  в  целом  ничего  не  происходит.

 

Усадьба. И  вечерний  самовар.

Чернеет  лес  массивною  стеною.

А  дядька  очень  стар. Но  то, что  стар

Не  клонит  вовсе  к  раннему  покою.

Кузина  и  кузен. Банальный  ряд

Событий. Пианино на  веранде.

 

В  вечерний  воздух  звуки  полетят.

Игравший  не  нуждается  в  таланте.

 

Извозчики  усердны  в  городах.

Горят  огни  в  роскошном  ресторане.

Увы, не  обозначить  в  двух  словах,

Как  нежно  пахнут  рябчики  в  сметане.

Деталей  много. Жалко  общий  лад

Нарушен, а  другой  неинтересен.

Хвост  не  поймать, и  не  пойти  назад,

И  больше  не  услышим  старых  песен.

 

По  вкусу  были  пышки  на  меду.

Я  сыт, и  много  солнечного  света.

Я  не  могу  жестокую  беду

Представить  в  чёткой  графике  сюжета.

Послушай, друже, благовест – плывёт,

Колышется, меняя  в  чём-то  воздух.

От  суммы  обстоятельных  забот

Тебе  необходим  разумный  роздых.

 

Не  надобно  немыслимых  идей!

В  умах городовых  воспоминанья

О  пышных  пирогах – и  обо  всей

Реальности – с  цветущею  геранью.

Ещё  не  искорёжен  тёплый  быт,

Впоследствии  оболганный  ужасно.

Отсутствие  событий  или  битв

Свидетельствует: всё  идёт  прекрасно.

 

Согласно  древним  правилам  житья

Доверимся, дружище, домострою.

У  чёрной  пустоты  небытия

Довольно  притязаний  на  героя.

Увы, не  философии  плоды,

Но  Азия  всеместно  торжествует.

И  вот  уже  правления  бразды

В  руках  того, кто  без  конца  блефует.

 

Он  вождь. Он  человек? Скорей  моллюск.

Абсурд  просуществует  без  эмблемы.

Я  будущего  несколько  боюсь –

Ведь  прежними  останутся  проблемы.

Не  страшно  очутиться  в  пустоте?

И  стая  бесов радостно  ярится.

Мы  движемся  к  неведомой  черте,

И  снова  видим  сгинувшие  лица.

 

Церковники  убитые  стоят,

Купцы, и  меценаты, и  герои.

Над  кладбищем  царит  вороний  ад.

Сквернимы  чернью  царские  покои.

И  сажа, и  витает  едкий  смрад.

Пугает  души  морок  азиатский.

И  не  восстановить  бытийный  лад.

О  кто  мы? Дай  понять, дай  разобраться…

 

 

                      *       *      *

 

Далёкий  лес – как  раненая  птица,

Раскинувшая  два  больших  крыла.

Течёт  река, и  серая  водица

Такая  же, как  некогда  была,

Когда  желтели  вражеские  лица.

 

До  осени  ещё – приличный  срок.

Мистическое  таинство  теченья!

Ты  у  воды  не  будешь  одинок,

Тебе  в  подмогу – всякое  растенье.

Вот  перемёт  поставил  рыбачок.

 

А  берег  крут. И  ласточкины  гнёзда

Стооко  озираются  вокруг –

Иль  аргус  охраняет  этот  воздух?

И  нежно  зеленеет  тихий  луг.

И  старенький  пейзаж  отраден  мозгу.

 

Палатки  и  машины. Рыбаки

Готовят  ужин. Сытно  пахнет  кашей.

А  силуэты  удочек  близки

Душе  сентиментальной – то  есть  нашей.

Ленивое  движение  руки…

 

Забрасывает  спиннинг  человек,

Мечтая  о  леще, а  нет – стерлядке.

Закончился  недавно  страшный  век –

Теперь, надеюсь, будет  всё  в  порядке.

Мы  прожили  ещё  один  четверг.

 

Неважно  в  общем: пятница, среда.

Но  лето  обольщает, догорая.

Костёр, понятно, ближе, чем  звезда –

Неведомая, дальняя, цветная.

И  всё, помимо  счастья, ерунда.

 

Накрытый  наспех  стол: грибы  и  хлеб,

Немного  колбасы  и  много  водки.

Окрестный  мир коварен  и  нелеп,

Поэтому  горят  сердца  и  глотки.

…взор  вечности – весьма  возможно – слеп.

 

И  вот  потьма. И  чёрная  река

Спокойствием  насколько  обольщает?

Она  к  тебе  течёт  издалека,

И  где-то  завершенье  обретает.

Но  в  жизни  не  хватает  маяка.

 

Вот  песня  зазвучала, но  она

Утихнет  и  в  пространстве  растворится.

Реальность, милый  друг, обречена.

И  тянет  долгой  ночью  насладиться –

Великою  наградою  дана.

 

И  дело  разумеется  не  в  клёве…

Покажется – огромный  этот  лес

Не  крылья, а  нахмуренные  брови.

А  белый  свет  в  тиши  ночной  исчез.

Но  мудрой  тишине  не  прекословим.

 

 

           *       *      *

 

Леса, и  воды, и  ремёсла,

Почти  несокрушимый  флот.

Достигли  цели – сушим  вёсла!

Страна – державности  оплот.

Здесь  бурно  ереси  кипели,

Меняя  мало  дивный  край.

Крестить  положено  в  купели.

Младенец  дремлет  в  колыбели.

Се – Византия. Или  рай.

Господь  подъемлет  словно  чашу

Вином  наполненную  всклянь

Имперский  край – не  знаем  краше.

Сомненьем  душу  не  порань!

Соблазны  угнетают  души.

С  чем  возвращаются  послы?

И  каково  наследье  суши,

Чьи  храмы  ярче, чем  костры?

Убранство  храмов – будто  осень.

Ну  а  искусство  мастеров

Превыше  самых  сильных  слов –

Слова  напрасно  в  сердце  носим.

Долой  сомненья, человек!

 

Подъемлет  щит, не  прекословя.

Отсюда  приняты  условья,

Казалось – навсегда. Навек –

Определяющие  лад

На  сто  веков  дальнейшей  жизни.

Не  дремлет  всё  же  ражий  ад,

И  смута  от  него  в  отчизне.

 

 

                   *        *      *

 

В  ночном  стекле  осенняя  луна

Плывёт, как  неизученная  рыба.

А  ночь – неодолимейшая  глыба,

А  может – шаровая  глубина.

И  люстра  отражается  в  стекле,

Домашним  золотистым  звездопадом.

Забытые  бумаги  на  столе

Едва  ли  посчитать  душевным  кладом.

Державинская  движется  река –

Смывает  и  созвездия  и  даты,

Незрима  и  чрезмерно  глубока –

И  что ей  и  романы, и  палаты.

Гляди, как  проплывает  за  окном

Луна, а  люстра  в  комнате  играет

Уютным  светом, золотым  притом.

В  окошке  тополь  головой  кивает.

И  звуки  покидают  старый  дом.

И  в  тишине  простор  окрестный  тает.

 

 

                    *       *      *

 

…города  бессчётные – икрой,

Если  с  самолёта. Жизнь  игрой

Мало  представляю. Города

Вкруг  соборов – тайная  среда,

Где  молитвы  реют. Поезд  мчит,

И  пространство  лентою  летит.

Многоноги  мчащие  леса.

Родины  различны  голоса.

Что. Поэт, прочтёшь  сегодня  нам?

Что, юродивый, расскажешь  небесам?

Поезд  мчит. А  голуби  летят.

Нету  никогда  пути назад.

 

 

                 *       *     *

 

Светочи  веры – скиты, пещеры.

Люди-монахи – светочи  веры.

Удаль  разбойна – согласно  просторам, какие

Символом  что  ли  стали  России?

Вон  и  Емеля на  печке, как  прежде.

Вот  и  юродивый  в  рваной  одежде.

Смычки  пугают порой  дуговые

Нас, обитателей  древней  России,

Нас, бородатых  и  истово  пьющих,

Нищим  порою  не  подающим,

Нас, молящихся  в  церкви  рьяно,

Чтобы  потом  жить  окаянно.

Нас – энергичных, купечески-мощных,

Грибы  собирающих  в  рощах.

Связанных – не  столько  кровью, но  верой –

Что  будем  жить  неземной  атмосферой,

Земную  познав, и  в  мечте  растворясь.

 

Весьма  условная, впрочем, связь.

 

 

 

МУЗЫКА  ДОСТОЕВСКОГО

                     (Цикл)

 

 

ГЕРОИ  ДОСТОЕВСКОГО

 

Мне  брат  Раскольников, я  знаю,

Хоть  не ходил  я  с  топором.

Себя  сомненьем  убиваю

Коль  брезгую  златым  зерном,

Что  в  душу  сеяно  любому.

Многоквартирный  мрачен  дом.

И  худо, худо  в  нём  любому,

И  каждому  я  брат  притом.

Пил  с  Мармеладовым  намедни,

Ему  же  денег  одолжил.

Иль  Карамазовские  бредни

Я  повторить  судьбой  решил?

Расчетверён, как  их  порода –

Отец, Алёша  и  Иван

И  Дмитрий…Где  она, свобода,

Коль, как  папаша  окаян?

Ну  а  Алёшей  не  бывать  мне,

Как  Мышкина  не  повстречать.

Ведь  невозможно  же  на  свадьбе

Ставрогина  пить  и   гулять.

Но  я  Раскольникову  точно,

Я  это  утверждаю – брат.

О  смерти  ведаю  заочно,

И  рад, что  не  пойти  назад.

 

 

ДОСТОЕВСКИЙ  В  РУЛЕТЕНБУРГЕ

 

Взыскуя  града, Достоевский,

Земным  так  недоволен  был:

Игрой - материальной   бездной

Он, тем не мене, долго жил.    

 

Рулетенбург  покуда  в  силе.

Вид  утренних  котов  негож.

А  думая  о  перспективе,

В  душе  основы  не  найдёшь.

 

Рола, рола – пророк,  твердящий

Бездумно, ставил  на  зеро –

О, думал  выигрыш  зерно

Обрящет  в  том, и – настоящий.

 

Вот  город  крыш, ветвей  и  гнёзд,

Уюта, где  и  слёз  не  надо.

Рулетенбург  лишь  эпизод.

Собора  хороша  громада.

 

Взыскуя  града, Достоевский

Рвёт  душу  собственную, прав.

И…может  ждёт  духовный  Невский,

И  счастье  есть  его  состав?

 

 

СЛОВО  О  ДОСТОЕВСКОМ (стихотворение  в  прозе)

 

Вторая часть  ЗАПИСОК  ИЗ  ПОДПОЛЬЯ – как  модель  ПРЕСТУПЛЕНИЯ  И  НАКАЗАНИЯ. Предчувствие  сродни  озарению. Обнажённые  нервы  разговоров  ведут  к  расчёсам  души. Нечто  красное  и  болевое  должно  утишиться  светом.

Карамазовы – как  расчетверённый  человек: Иван – боль  и  сила  интеллекта, Дмитрий – страсть, Алёша – душа  по  сути  христианка, отец – залитый  гнилою  водою  подпол. Единство – человек.

Достоевский – самый  светлый  писатель, все  его  усложнённые, с  мокрыми  стенами  и  запахом  распада  лабиринты  выводят  к  свету – и  он  ровной  волной  накрывает  вас, давая  возможность  чуда.

Есть  ли  что-либо  светлее  последних  страниц  Карамазовых?

 

 

МУЗЫКА  ДОСТОЕВСКОГО

 

Достоевского  музыка

Не  требует нот.

Лентой  траурной  узкою

Душу  мне  обернёт.

И вдруг  лента  рассыплется,

Ибо  свет  воссиял.

 

Зло  из  данности  выбьется –

Хил  его  матерьял.

 

 

ПЕТЕРБУРГ  ДОСТОЕВСКОГО

 

Мрачны  многоэтажные  дома,

В  них  лестницы  запакощены  часто.

И  снова  давят  человека  властно

События, суровые  весьма.

 

Дворы – колодцы  тёмные; в  любом

Из  них  видали  похороны. Что  же…

На  фоне  неба  серо-голубом

Проходит  жизнь, различный  люд  тревожа.

 

Трактиры, лавки – скученная  жизнь.

А  летом  вонь  и  гарь, и  запах  пыли.

От  привкуса  довольно  едкой  лжи

Меняются  обыденные  были.

 

Студент не  ел  два  дня, безумен  взгляд.

Процентщица  не  выйдет  из  квартиры.

А  ночи  белые  вливают  яд

В  любое  сердце. И  людишки – сиры.

 

…а  где-то  в  бельэтаже  пьют  коньяк,

Шампанское  и  весело  смеются.

Там  тыщи  страшные – такой  пустяк,

Раз  шик  и  смак  с  рождения  даются.

 

Мне  холодно. Где  летняя  жара?

Засорена  усталая  сетчатка.

Тяжёлый  быт. Привыкнуть  бы  пора.

Но нищета  поёт  едва  ли  сладко.

 

Скрипит, хрипит  старухой  нищета.

Иллюзии  истрачены, как  деньги.

В  тряпьё  вокруг  рядится  красота.

Бессмысленно  опять  проходит  день  и

 

Другой  и  третий. Кем  похищен  свет?

И  неприятен  тусклый  блеск  светила.

 

Должна  быть  правда! Если  правды  нет,

Тогда желанной  кажется  могила!

 

 

КИРИЛЛОВ  И  ДРУГИЕ

 

Кириллов  ночью  мало  спит –

Чем  позже  посетишь  его,

Тем  вероятней  поразит

Нелепой  речью. Ничего! –

 

И  не  такой  махровый  бред

Рождался  в  разных  головах.

Фонарь  струит  тяжёлый  свет,

И  снег  напоминает  прах.

 

А  комната  узка, как  гроб,

Но  утром  или  днём  светла.

Мы  посетили  землю, чтоб

Понять, насколько  боль  остра.

 

Роман  с  банальною  судьбой

Не  получается  никак,

Но  интересен – с  непростой.

Цена  любой  судьбы – пятак!

 

Но  есть  высокая  стезя,

Что  к  свету  горнему  ведёт.

И  это  отрицать  нельзя,

Пускай  герой  сегодня пьёт.

 

Самоубийство – липкий  грех.

И  нечисть  ходит  во  друзьях.

А  боли  на  земле  на  всех

Всегда  хватало. Вязкий  страх

 

Заполнил  душу. За  окном

Мелькнула  тень. Но  город  спит.

И  долго, нудно  об  одном

Душа  болит.

Душа  болит.

 

 

ПО  СЛЕДАМ  Я. П. ГОЛЯДКИНА

 

Пространство  раздирают  фонари,

И  снег  летит, вихраст  весьма  при  этом.

Громады  Петербурга  до  зари

Сознание  ничьё  не  тронут  светом.

Снег  колко  вьётся, он  сечёт  лицо.

Река  чернеет  тушью – страшно, страшно.

И  путь  вдруг  замыкается  в  кольцо –

Маячит  впереди, пугая, башня.

Вперёд, вперёд! Домой, скорей, домой.

Так  жутко! Мост  горбат, река  чернеет.

Бело  всё  и  черно  над  головой,

И  ночь  пугает, как  она   умеет.

На  Итальянской  больше  света, но

Кто  вдруг  мелькнул  у  тумбы  тротуарной?

Мелькнул, пропал, жизнь  обнажает  дно

( а  жизнь  сама  дана  вполне  бездарной)

Кто  это – впереди? Его  шинель…

Галошу  потерял. И  переулок

Стремительно  возник, и  дом – как  цель.

Но  дом  внутри – он  инфернален, гулок.

Вот  лестница, чей  норов  стержневой

Ослаблен  суммой  хлама, повороты,

И  впереди  бежит  двойник ( не  мой!

И  слава  Богу! Ужас  для  кого-то.)

Двойник  так  близок, что  его  шинель

Ударит  по  лицу. Дом  этот  чёрен.

(…но  коли  просветленье – наша  цель,

не  позабудь  про  мощь  душевных  зёрен.)

Подъём  крутой. Предметы, всякий  хлам,

Открыта  дверь, но  заходить  не  стоит.

 

Да, если  ты  забыл  дорогу  в  храм,

Жди, грешный, омерзительных  историй.

 

 

ПО  МОТИВАМ  ДОСТОЕВСКОГО

 

Как  выглядишь  ты, русский  Фауст?

Седобород, поди, и  стар.

Провинциальной  жизни  хаос,

Напоминающий  кошмар.

И  вдоль  забора  человечек

Идёт – всё  тянется  забор.

Страстями  мозг  наш  изувечен,

Но  страсти  вряд  ли  приговор.

 

Провинция  для  Мозглякова,

Нам  подавай  же  Петербург.

А  он  помпезен, право  слово,

И  до  страданий  и  разлук

И  дела  нет  ему, такому,

Где  всё  дворцы,etc.

А  по  какому  же  талону

Пускают  в  рай?

                            Виват  игра!

 

Игра…в  Карлсбадене, а  может

В  Рулетенбурге – тема  тем.

Коль  человек – так  лучше  Моцарт.

На  свете  множество  систем.

Одну  из  них  мы  представляем

Собою – каждый  человек.

Пёс  вылетает  с  диким  лаем

Из  подворотни.

                            Ну  а  век

 

Теперь  какой? Игра  и  дело.

Жизнь  в  красных  красках. Воспалён

Что  ль  бедный  мозг? Я – это  тело?

Нет! Я  -  любой  - хоть  я, хоть  он

Лишь  только  видимость, а  сути

Мы  не  узнаем  никогда.

Черна  сейчас, черна  до  жути

Летейско-невская  вода.

 

 

    *     *     *

 

Сад  Карамазовых  заглох,

Но  данность  их  вполне  реальна.

Чернот  в  душе  чертополох

Привычен  столь! Силён  банально.

Путь  просветленья  по  зубам,

Увы, немногим – чёрт  смущает.

Алёша  снова  к  небесам

Взор  ясный, синий обращает.

 

 

ДОСТОЕВСКИЙ  И  ИСТОРИЯ

 

Волокно  истории  на палец

Любопытному  не  намотать.

А  по  метафизике  скиталец

Должен  суть  истории  узнать.

 

Все  живём  в  истории, однако,

Мало  кто  воспринимает  так.

Чёрная  залаяла  собака –

Можно  ли  увидеть  в  этом  знак?

 

Только  сострадание  серьёзно,

Только  метафизика  в  цене.

А  история  взирает  грозно

На  героя, жалкого  вполне.

 

Жалкий! – я  достоин  состраданья,

Помощи  достоин. Только  нет.

Всё  же  не  обманет  ожиданья,

Верю  я, сакраментальный  свет

 

Главная

"Россия в Мире"

"Русская правда", оглавление

"Партстройка"

Пишите



Сайт управляется системой uCoz