Александр Балтин

РАЗНОЕ РУССКОЕ

РУССКАЯ ПРОВИНЦИЯ

Весной всё заливает белой пеной

Садов. Проулки, тесные весьма.

Провинция намного несомненней

Мечтаний, только долгая зима.

Скрипят её сметанные дороги,

До цели доберёшься или нет?

И часто мнится – домики убоги,

И приглушённый в них представишь свет.

Все спуски к речке, все дороги к речке,

И воздух здесь…зимою он хрустит.

Рассыпчат снег, не надобно аптечки –

Он отчего угодно исцелит.

Не много площадей, проспектов тоже,

А летом – пыль, трава, куриный рай.

Собака лает, и себе дороже

Отстань! – кричать. Да я собаке рад.

Собака лает. Так и надо. Серый

Забор чуть покривился. Краевед

Тут жил когда-то, описавший целый

Забытый мир, какого лучше нет.

ГОРОД МЫШКИН

Жила Волги больно велика,

Больно полноводна. Ну а город

Для неё подобие глотка,

Если б разлилась. А он не молод.

Город Мышкин, чей уют весьма

Очевиден. Палисад прельщает.

Белой пеной, ежели весна

Сад любой окрестность заливает.

Ну, к музею мышки? Там найдём

Грызунов милейших изобилье.

Дальше по дорожкам побредём,

А дома в пыли стоят по брылья.

Но уют влечёт и тишина –

Тут она питательна, как млеко –

Лучшего не знал ещё пока

Я для отшлифовки человека.

К реке выходишь отовсюду,

Её течение – удар.

Гостиница – подобье чуду,

Которого не ожидал.

Но частных много, очень много

Домов, и грядки, и сады.

Коль завела сюда дорога,

Не страшен оселок беды.

* * *

Розовеет закат над усадьбой, залают псы.

Почернеет таинственно озеро.

Молодому Мещерскому очень идут усы.

А усадьбы крыльями лес раскинулся около.

Вчера под вечер Мещерский встречен кузиною был,

Накормила его солониной, и целовала долго.

Солнечный день, и лень это тоже пыл.

Вяло тянуться, и чувствовать настоящее только.

Будущего нет. Старый барин играет на

Фортепьяно, блещет паркетный лак.

Под окном приглушённый смех и возня.

И куда жизнь уходит нам не понять никак.

Время всегда против нас, против нас.

Свечи таинственно разрезают потёмки.

И никак не поверить, что завершится рассказ

Счастья, и от жизни останутся только обломки.

МОНАСТЫРЬ

Жизнь в монастыре, как схема жёсткая,

Жизнь, как лом обнажена, и всё

Смыто наносное, злое, косное,

Чтобы сад открылся всей красой.

Розовый свет на синей

Глади, ребристой слегка.

Закат тонким цветом линий

Воду вокруг островка

В чудо сейчас превращает.

На острове монастырь

Незримым огнём пылает

Ответно в небесную ширь.

Деревянный на острове монастырь.

Синяя, глубока, вода –

Синие ж небеса – беспредельна ширь

Для выбравших монастырь – навсегда.

Быт ниже скромного, порой и вода

Тут еда. Сколь поэтичен пост.

Грехи душу палят. Вот беда.

Сады церковных книг вдохновляют мозг.

Распорядок служб византийски-строг.

Лопнувшие шары суеты, тщеты.

А я бы так жить как ни хотел, не смог –

Да ведь и не хотел никогда ты.

КСЕНИЯ ПЕТЕРБУРЖСКАЯ

Андрей Феодорович! Яблочко возьмите!

Хотите пирожок? Иль творожку?

Пожалуйста! Скорей! Благословите!

Болезнь из тела изымите –

Изводит злая боль в боку.

Торгует люд. Она легко проходит,

Не брезгуя предложенным ничем.

В былом – житьё, банальное совсем,

Но вот скончался муж. Что происходит?

Сознанье изменяется; душа

Звучит теперь молитвой постоянной.

В реальности, едва ли осиянной,

Жить надобно спокойно, не спеша.

А имя мужа навсегда взяла.

Вы слышите? Гудят колокола.

Теперь, спустя две сотни лет идут

В её часовню с просьбами любыми.

С благоговеньем произносят имя,

И верят – верный выбрали маршрут.

Тогда по Петроградской стороне

Она, как ангел света, проходила.

Предсказывала, немощных целила –

Сгорев в метафизическом огне,

Восстала новой, силу получила.

Стоят дома, убогие весьма.

В них скудный быт, калечные предметы.

В них стёрто-заурядные сюжеты.

И очень долго тянется зима.

А Ксения хранила чудный свет –

Молилась ночи напролёт усердно.

Коль есть вопрос, то будет и ответ.

Печалиться не следует чрезмерно.

И если не слагался чей-то век,

То Ксения супругу находила.

Как перст не существует человек,

Ведь одному – не жизнь вообще: могила.

Мы пестуем святые имена,

Иначе грош цена любым идеям,

Которыми страдаем и болеем,

Пусть неуютны наши времена.

А Ксения живёт и слышит нас,

И если худо – часто помогает,

Всех любит, никого не осуждает,

Творя добро уже в бессчётный раз.

ИОАНН РУССКИЙ

Солдату воинства Петрова

Известна вражеская власть.

Сильней врагов святое слово –

И, значит, веру не украсть.

А мир, представленный подробно,

Всегда свою скрывает суть.

Но злая воля не способна

Влиять на сокровенный путь.

И ходит в греческую церковь

Тайком, украдкой Иоанн.

И рабства разрывает цепи,

Узрев духовный океан.

А мощи стали чудотворны,

Ведь высший суд неотвратим.

А свет, идущий от иконы,

Нам светит, слабым и дурным.

РУБЛИ ВОСЕМНАДЦАТОГО ВЕКА

Гляжу на бляхи восемнадцатого

Я - на портреты императоров,

Императриц – как много ахового

В былом, людей же масса-атомов:

Что для властителей бессчетные!

Гляжу я на рубли тяжёлые.

Портреты всё ж довольно чёткие.

Всего всегда надёжней слово, и

Предметный мир вторичен. Всё же

Монеты забывать негоже.

РУССКАЯ МУЗЫКА

В ней обаяние особое –

Духовный воск и нежный мёд

Меняет и звучанье нот –

Я это объяснить попробую,

Но вряд ли в этом ждёт успех.

Уж Лучше Временами года –

Нет вариантов – и у всех:

Ведь ограничена природа –

Мне насладиться, или вновь

Коснуться Мусоргского глуби.

А там – небесная любовь

Журит нас мудро и голубит.

СИКОРСКИЙ

В чертежах поэзия своя.

Все изобретения комфорта

Ради, облегченья бытия.

Это мнение дурного сорта.

Ведь открытья ради сути – суть

Бытия пускай непредставима.

Невозможна – нет – деталь из дыма.

Невозможен – в целом – праздный путь.

Сочетание узлов даёт

Нам вертушки – так не называли

Некогда – занятен вертолёт.

Или мир – поэзия детали?

Или мир по сути – сумма сумм?

В США условия работы

Хороши, бравурный шум свободы.

Только русский интересней шум.

В чертежах поэзия своя,

И она – во славу бытия.

РУССКИЙ ГАМЛЕТ

Никому нет дела до стихов.

Гамлет постарел, устал, усох,

Ямбом не бормочет больше Гамлет.

Жив остался. Что узнал притом?

Что духовный не построить дом?

Не поймёшь – молчит, порою мямлит.

Камни – сгустки силы, и – молчат.

И от боли травы не кричат,

И проблем оружье не решает.

Гамлету столь опыт не к лицу,

Не потянет на лису – лису,

Кою хитрость иногда спасает.

Молится всё больше Гамлет мой,

По боку стихи, и всем чужой,

Молится усердно Гамлет старый.

Постарел, как все. Слова, слова.

Жаждешь смысла? Всюду полова.

Так молись, седой старик, усталый.

РУССКАЯ ВЕНЕРА

Она роскошна и пышна,

Она щедра чрезмерно телом,

И с тем загадочна она.

Ей мужчина редко смелым

Бывает, но смела сама.

В постели от погони спрячет,

Не в этом дело – глубина

В ней жизни – это много значит.

МОСКОВСКОЕ

(стихотворение в прозе)

От Сретенки, лишённой деревьев, зелени, петлистых теней на асфальте нырнуть в уютный покой бульвара, щедрого, золотисто-зелёного летом. В белой церкви когда-то был Морской музей, и толстое чучело пингвина встречало людей у входа.

Москва грандиозна тут, все дома высоки и индивидуальны – имеют своё лицо; где-то выше переливается реклама, и чёрный Грибоедов глядит на идущих без выражения.

Зачем нужны индустриальные районы? Серо-белая пыль и Вавилоны заводов, убитая трава, голуби и кошки, дворы, однообразные, как будни.

А метро? Ад людского фарша, свистящая скорость, чёрные жилы проводов.

Уют Гусятникова переулка, уют тайных огней счастья: арбатские дворики, тихие проулки мечты.

Москва купецкая, Москва азиатская, кривоколенная, хлебная, бесконечная, пёстро-радостная, сквозяще-печальная осенью, я слышу сердце твоё и сливаюсь с его ритмом…

* * *

Аккуратной голубятни

Вид во дворике по мне.

То, что детство безвозвратно

Мной усвоено вполне.

Я усвоил, я усвоил,

Повторяю, проходя

Голубятню, что построил

Жаль, не я, но, как дитя

Радуюсь, поскольку вижу

Голубятню – будто вновь

В детство выписали визу,

И тому – не прекословь.

СОБОР ВАСИЛИЯ БЛАЖЕННОГО

Райский пышноцветный сад,

Клети низкие внутри.

Каждый – осознай свой ад,

Созерцая свет зари.

Главы! Красный яркий цвет

Совмещает с синевой

Буйнорадостный сюжет

Жизни, сладкой и цветной.

Звёзды золотом горят,

Разномастны купола.

А глубины укорят

За банальные дела.

Вот противоречье! Нам

Как его преодолеть?

Ведь уводит к небесам

Наши души только смерть.

ПАМЯТИ В. МАРТЕМЬЯНОВА

Хоронили профессора Мартемьянова,

Ставшего жертвой времени окаянного:

Девяностые, середина, убийство стало в порядке вещей.

Похороны собрали много людей.

Похороны от Госдумы – пышными были,

Венки дорогие плыли.

А я вспоминал, как Мартемьянов застолья вёл

На моих днях рожденьях, остроумен его глагол,

Потом брал гитару, и широкое к ней лицо

Склонив, играл виртуозно-легко.

Как спорил порою с отцом, какого давно уж нет,

О шахматах и политике. О том, кто величайший поэт.

Сгусток энергии – а не человек! Но он

В гроб дорогой вмещён.

Просто тело, и вот несут этот гроб,

В пасть крематория отправить чтоб.

А память жилкою будет биться в душе,

Или где? Не осознать уже…

ВО ВЛАДИМИРЕ
(стихотворение в прозе)

Везли в экскурсионном автобусе, мерно тёк рассказ экскурсовода, и вдруг показалось – главная улица так похожа на родную Калугу! Общая формула провинциальной России – уют переулков и резные, ленивые тени на асфальте. Но – соборы Владимира! Зелёные пласты пространства, ведущие к ним – огромным белым кристаллам, насыщенным магической силой излучения ушедших поколений…

Приглушённые тона рублёвских фресок, и массивное, но и ажурное золото украшений, белый резной камень.

А со смотровой площадки – тонкое тело реки, и парчовый высверк воды на солнце.

ПО МОТИВАМ ОСТРОВСКОГО

В ореховой горке хрусталь

Богатством самим отливает.

А пьёт Сил Пафнутьич, как встарь –

В стаканчик себе наливает.

О чём приживалка бухтит?

Послушать – ужасная дура.

Красив на столе малахит.

Купца твердовата натура.

Найдёт Бальзаминов жену?

Купчиху б ему побогаче.

От скуки отдаст и вину

Он должное, и не иначе.

Богатство – и сразу, в момент,

Такое бывало в России.

Но – много и траурных лент,

Не всё же вам дни золотые.

Мы мало меняемся что ль?

Не то у судьбы вариантов

вообще маловато? Насколь

занятна из невероятных

судьба – если снизу – наверх?

Цыганское пение манит,

И тут пестроты фейерверк

Захватит, закружит, обманет.

И вексель отправлен в протест,

И продано всё что возможно.

С собою покончить умест-

но – грех это. Но – слишком сложно,

Когда разорён, дальше жить.

И благовест воздух колышет.

Иконы мерцают. Молить

Сколь стоит? Никто нас не слышит…

НАРОДНЫЙ ХРИСТОС

Будто варит суп с домохозяйкой,

Или с вами по делам идёт.

Иль гордыня так считать? Утайкой

Крестится мальчишка. Что там ждёт?

Ждёт его экзамен сложноватый.

Тишиной Христа воспринимать –

Тишиною сердца столь богатой,

Не измерить, даже не понять.

Или просто восприемлем Бога

Дед Морозом? Что нехорошо.

И в снегу опять моя дорога –

Бело-синий, дивный порошок.

СКРОМНО – О РУССКОЙ ПРИРОДЕ

Особое очарованье, -

Поля, как ленты и пласты.

Речушки маленькой сиянье

Вдруг дивом дивным видишь ты.

А лес – осеннею порою

Покажет Византию нам.

И интересно мне, не скрою,

Бродить бесцельно по лесам.

ЕФИМОК

Европейский талер с надчеканкой –

Крупный, бело-чёрный ефимок:

Рассказать бы вероятно мог

Много он о жизни – с той изнанокй,

Где за деньги могут вас убить.

Князь усат гемрманский на монете.

Русским повезло иначе жить –

Иль не повезло, - чем всем на свете.

Н. ОСТРОВСКИЙ

Святой советский – наизнанку,

И вера наизнанку то ж.

Горенье, без него негож

Святой, что отвергает нанку

Во славу грубых тканей – так.

Грязь месит, во врага стреляет.

Безбытен, ну а дальше мрак,

И свет его не приласкает.

Святой наоборот, - такой

Исход истории людской.

БЛАТ

-Возьмёшь на фирму Мишку моего?

Советский блат, пустивший метастазы

Нам объясняет всё и ничего.

Когда-то всё, что хочешь – шмотки, стразы

По блату доставали. В институт

Ваш сын поступит, коль договоритесь.

От смены разухабистых правительств

Так мало ныне изменилось тут.

Ну как не порадеть родному?.. Во!

Сколь прав осознаёте Грибоедов?

И только блата глубину изведав,

Поймёте внешней скверны торжество.

ВЛАДИМИР СТЕКЛОВ

Деревья осенью линяют –

Взгляни на листья на просвет:

Красивы, мало объясняют

Устройство жизни, наших лет.

А математика упруга.

Волокна прошлого её

Едва ль подходят для досуга:

Тут бытие – его ещё

К тому ж никто не понял толком –

Потребно всё. И вот Стеклов

К естествознанью очень тонким

Макаром тему от основ

Насколь успешно применяет?

Математический расчет

Нам ходы жизни объясняет

Посредством формул.

Кто поймёт?

Жизнь тёплая – она такая.

А математика – алмаз,

Он точно, гранями сверкая

Прорежет повесть не про нас.

СИМОН УШАКОВ И ТИХОН ФИЛАТЬЕВ

Духовный мир разбавлен плотью,

Она густа, она сама

Противоречит небу, хоть и

Та густота его письма.

И лад икон – как будто сбитый,

Не то нарушен важный код.

Не могут же иконы бытом

Звучать, пусть плоть на них течёт.

ИСПОВЕДЬ КИЛЛЕРА

Был офицер, была страна,

А ныне нету ни хрена.

Чему служил? И что обрёл,

И пуст его судьбы глагол.

Но он умеет убивать,

С прицельной точностью стрелять,

Маскироваться и следить,

И тем и начинает жить.

А после, выполнив заказ,

Он слёзы льёт в который раз.

Он пьян, и он кричит стене -

Была страна, досталось мне

Её хранить и защищать,

Теперь я должен убивать,

Чтоб жить. И исповедь стена

Приемлет немо, как должна.

СНЫТЬ

Разрослась невероятно сныть –

Корни съела дачного участка.

Корни метафизики так часто

Неспособны мы в себе открыть.

Впрочем, сныть – безвредная трава,

Суп, захочешь, может получиться.

Из колодца – серебро-водица,

Были б так естественны слова.

Листья ювелирные – они

Ведь всегда изделье ювелира.

Сныть – как мелочь сверхбольшого мира,

Где – дни самоцветы, дни-огни.

Выдрать сныть? Оставить? На стене

Старого сарая вижу плесень.

Нет же, это мох – занятен мне,

Он курчав и тонок. Рядом лесен-

ка, её подвину, снова сныть –

Сныть везде, и острых листьев море.

Осень сыпет дождик, всюду мокро.

А какие осень дарит сны?

ХАРЛАМПИЕВ

Движений высверки, зигзаги

Единой формулой связать!

И новой грандиозной стяги

Борьбы поднять. Её создать.

Достаточно варьянтов в мире

Единоборств, но в каждом есть

Изъян, коль посмотреть пошире.

Восточный мир поможет здесь

Набраться опыта, который

Для суммы так необходим.

Борьба, составленная здорово,

Владеешь ей – непобедим.

ЛУННЫЙ ПРЯНИК

Сад яблочный. Зима. ВДНХ.

Мичурин чёрный смотрит на дороги,

Их параллели утомляют ноги.

В мозгу ветвится дерево стиха.

Часовню возле сада вижу – вот

Мистически-церковное мерцанье.

А дальше павильоны – эти зданья

Массивны, и любое отдаёт

Помпезным Вавилоном…Повернёшь –

Деревьев будет чёрно-белый остров,

Вороний грай сечёт могучий остов

Реальности, покуда воздух пьёшь.

Зима, считаешь, связана с луной.

Ночной порой медовый лунный пряник

Воздействует, мне кажется, на маятник,

Что замирает, пестуя покой.

Февраль в конце. И по ВДНХ

Привычно ты гуляешь по субботам.

И веришь над тобой текущим сводам

Небесным, что возникли без греха.

А сумеречный час едва ли ждёшь.

Ночной? Конечно! Ибо пряник лунный –

Чуть золотист, мучнист – пожалуй, лучший

Из всех гостинцев. Ты его жуёшь.

Жуёшь своей фантазией опять,

Ему совсем не нанося ущерба.

Действительность, дарованную щедро,

Пристрастно продолжаешь изучать.

ТВЕРДОХЛЕБОВ

Расстрела после выползал из ямы

Живой, но он уверен – никогда

Он не увидит ни жены, ни мамы,

С войной в сравненье это ерунда.

Свои же брали в клещи, и – железно,

Но повезло, шёл штрафниками он

Командовать, и разверзалась бездна

Боёв, атак, пороча небосклон.

Не в этом дело – из такой породы –

Не даром Твердохлебов! – на какой

Земля стоит, и не обнимут воды

Чернот покой людской и хлеб людской.

НЕИЗВЕСТНЫЙ СОЛДАТ

Безвестным ляжешь ты в могилу,

Ко праху прахом ты уйдёшь.

Свою недюжинную силу

Другим защитой отдаёшь.

Тебя терзали вши жестоко,

И штык смертельно протыкал.

Летели пули, и потоком

Влекли тебя в слепой провал.

Ворчала яма земляная –

Мне эта ноша тяжела,

Себя солдатами питая,

Я становлюсь чрезмерно зла.

А через небо, через сито

Просеян был осенний дождь,

Тревожил землю деловито.

Солдат,оторванный от быта, -

Ты чистым бытием живёшь.

Тебя привязывает храбрость

Ремнём к твоей же смерти, брат.

Ты подвигом не будешь хвастать

Потом, коль выживешь, солдат.

Твои друзья в земле лежат.

Твои враги в земле лежат.

Не сосчитать дегтярных дат.

Течёт, мерцая золотисто,

Над нами небо, как река.

Необходимо очень быстро

Ввести реальность в берега –

В брега добра и милосердья.

Задача нам не по зубам.

Опять военное веселье,

Опять ложиться в землю нам.

И лапы яви мнут, как глину,

Рожденья дни и дни смертей.

И мозг не выяснил картину

Действительности купной, всей –

Ничей не выяснил, ничей.

И грех, как сладкую малину,

Мы любим в слепоте своей.

И на разрыв с великой твердью

Толкает нас веками ад.

И наступившему столетью

Созвездья чёрные грозят.

Пока сражается со смертью

Почти поверженный солдат.

ЗАКАТ В КАЛУГЕ. СЕРЕДИНА АПРЕЛЯ.

Над переулками царит

Диск очень яркий, густо-красный.

И, совершенно безопасный,

Своим величьем поразит.

И, видя солнце, рифмовать

Непроизвольно начинаешь.

И вместе с рифмой постигаешь

Небес и мощь и благодать.

Кафе-стекляшку обойдёшь.

Дороги, пыльные проулки

Соединяются в прогулке –

Ты от неё пейзажей ждёшь.

А переулок – как туннель,

И свет венчает все туннели.

Дойти обязан ты до цели,

Коль чётко знаешь эту цель.

Жаль, жизнь окрест – горизонталь,

В ней все решенья – лобовые.

Оттенки неба золотые

Не удержать надолго, жаль.

Сереет густо пыль у ног,

Она на время позабыта.

Не подчиняйся зову быта,

Раз бытия предел широк.

Раз дали бытие – зачем

Загромождаешь пустяками

Его пространство? И на знамя

Не поднимай стяжанья.

Семь.

Апрель. Деревьев нагота,

Листвы, понятно, нет покуда.

Но дарит солнечное чудо

Тебе сегодня высота.

УЛИЦА ГАЛУШКИНА

(стихотворение в прозе)

Улица Галушкина – от мелово-белой громады 25-этажки на курногах – бодро и весело катится вниз, выравнивается далее у небольшой площади, чтобы, без видимых изменений, перейти в другую – которая поведёт вас к зелёно-синим пределам лесопарка.

Ряд высоких общежитий, издали кажущихся плоскими, наводит на мысли о калечном быте, узких коридорах, пропахших едой, невозможности уюта; но кирпичные, основательные многоэтажки говорят об ином.

Роскошь тополиных дворов! котельные, покрытые незамысловатыми граффити, ракушки гаражей, неровный рельеф асфальта.

Стадион, вечером закипающий светом прожекторов, перетекание одного двора в другой; и ларьки, торгующие овощами или цветами, кажутся такими милыми!

Московские чудесные трамваи – с умными лицами больших ручных животных, позвякивая, катятся к цели, а вечерами из-под пантографов срываются целые гроздья зеленоватых звёзд.

Улица как улица. Что в ней особенного?

То, что родная мне – вот уже тридцать лет.

ДОЖДЬ В ПЕТЕРБУРГЕ

(стихотворение в прозе)

Дождевая мелкая пыль – сколь? Не знаешь – преобразующая пространство.

Исаакий не менее мрачен в серебряном лёгком коконе, придающем ему, впрочем, дополнительную таинственность, если не сообщающим новое измерение…

А мостовая блестит огромной длинной рыбой, только что вытащенной из воды.

Тонут ли капли в Неве?

Волглость петербургских переулков отдаёт ( совершенно нежданно причём) грустным уютом ещё неведомой вам гармонии.

Дремлющие массивы дворцов.

Могучие торцы реальности.

И реющий, волшебно распадающийся на тысячи бликов, пульсирующий туго и мерно мир площадей и гранитных набережных…

ГОЛУБИНАЯ МУЗЫКА ДЕТСТВА

(стихотворение в прозе)

Дом был длинный, высокий, старый, и пять его этажей не уступили бы и семи в современном исполнении…

Снизу обмётанный пепельной пылью, был жёлто-розов вообще, тускло мерцал окнами, охотно принимал голубей на длинные строчки кирпичных карнизов. Кто разберёт голубиную музыку?

Долго, свернув с улицы, оживлённой весьма, можно было идти вдоль стены дома, представляя старинную какую-то, патиной подёрнутую жизнь. Гораздо более низкие строения тянулись по левую руку, потом появлялся миниатюрный, аккуратный сквер, где на детской площадке взгляд находил привычный набор малолетних удовольствий. Качели, однако, понуро висели без движения.

Окна первого этажа низки, как правило забраны тесными белыми решётками, а арка темна и таинственна.

Старая сморщенная болгарка Мария Дмитриевна жила когда-то на третьем этаже, а дядя Костя – часовщик – на втором. Ребёнок протискивался в его дверь с вопросительным писком: Мозя? – и, получив утвердительный ответ, устремлялся к ящику, наполненному блёсткими механизмами. Былое часов представало в стальной наготе. А у болгарки поражала пёстрая, пышущая цветовым многообразием ширма, и радовал густокарминный, крепкозаваренный чай.

Дом коммуналок, сыто и мощно хранящий бессчётную сумму жизней, экзистенциальных единиц.

Кухни дома! Огромно-потолочные, с белыми колонками, чьи пасти пугают синевой огненных зубов. Столы и тумбочки, обитые коричневым или светлым пластиком. Машка, тихая возрастная алкоголичка, протягивает ребёнку шоколадную конфету.

Серая зимняя вата между окон, и вспученный паркет коридора. Стержневая мощь высокоступенчатых лестниц, чья пыль хранит шаги стёршихся поколений. Квадратная шахта грохочущего лифта. Бальзамины, герани, кактусы на всех подоконниках, и…скоро придёт с работы отец, не спеша разденется в коридоре, спросит ребёнка: Ну, как дела?

Дом, дом, дом…

Голубиная музыка детства.

* * *

В осенней темноте антоновкою пахнет.

К холодному стеклу прижат горячий лоб.

В мозгу ниотчего разрывом мощным жахнет –

Увидит человек открытый красный гроб –

Себя внутри, себя! – какие же сомненья!

На даче в сентябре ужасно одинок.

…как будто вдоль стены скользнуло привиденье…

Охотничье ружьё – цевьё, приклад, курок.

Тяжёлый срез ствола – округлый, маслянистый,

Неистовая мысль и горестный настрой.

И взгляд уже давно потухший, не лучистый,

И сам уже давно изгой, а не герой.

Он смотрит за стекло – агатов этот холод,

Он смотрит за стекло – и звёздочка вдали

Твердит ему о том, что он довольно молод,

Что беды исказить реальность не смогли.

Он видит этот свет, манящий и зовущий,

Он чувствует тепло – внутри, в душе, в груди.

И плачет, возродясь, и радуется пуще

Ребёнка, осознав, как много впереди.

ПАМЯТИ В. НЕВИННОГО

Сама весёлость, коль по фильмам

Известнейшим о нём судить.

Что довелось с болезнью жить,

Так долго – значит был он сильным.

Но как хорош его напор

В «Не может быть»! Как Собакевич

На мненья и сужденья скор,

Коль видел ты, тогда оценишь.

Мелеет всё. Уходят те,

Кто мастерство несли, как знамя.

Как не остаться в пустоте

Нам всем порой не знаем сами.

ДЕМИДОВЫ

Царю Петру сказал – Не хуже

Оружье немцев сможем делать.

И что же? Оказался дюж и

Умел. Высказыванья смелость.

Демидовы! Звезда взошла их,

Разнообразен род, удачлив.

Решали разные задачи в

Условьях разных. Не дрожали.

Хозяева руды отменны

И в жёсткости, и в меценатстве.

Заботой только о богатстве

Едва ль благие перемены

Возможны. Сила родовая,

Код рода вряд ли нам исчислить.

Кто правильно умеет мыслить

Живёт, другим оплот давая.

РУССКАЯ ЗИМА

Крепость ладили мальчишки во дворе

О сиявшей сине утренней поре,

И снежки летели – целый рой снежков.

Ах, зачем слова! Совсем не надо слов…

Я на саночках легко в овраг съезжал.

Город-вечер огоньками мне мерцал.

К брату взрослый я иду, скрипит снежок.

И от детства я далёк, далёк, далёк…

Воздух зимний – он прозрачный, прокалён

Здорово морозом дивным он.

Новый год бушует, пёстрый Новый год –

Позабудьте, люди, мир забот.

Соболиная, роскошная зима,

Пышношуб январь стучится к вам в дома.

Кочерыжный хруст сметанных тех дорог…

Ах, как щедро одарил нас Бог.

Лес, зачарованный снегами,

Двойную имеет глубину.

Густоты втуне островами,

И снег не знает про вину.

Чуть вздрогнет что-то – с рослой ели

Слетает розовая пыль.

Зима к своей подводит цели –

Цель красота – всю нашу быль.

Город снегопадом полонён,

Но не страшен этот плен.

Огнями

Полон точно мёдом город, он

Выступает разными углами.

Как сейчас таинственен вокзал,

И пути белеют запасные.

Снегопад построит дальше вал,

Ибо столь крепка зима в России…

Угол обогнул аптеки я –

Снег меняет краски бытия,

Или просто новых добавляет –

Он играет с нами, он мигает,

Он мерцает, фонарей ряды

Избавляют сердце от беды.

И роскошно, пышно снег идёт,

Чтоб зимою мы вкушали мёд.

5 БАЛЛАДА О ЗИМНЕЙ БАЛЛАДЕ

Под властью метели – слепящей, летящей –

Весь город – игрушечный, ненастоящий.

Дома словно пряники. Или шкатулки.

Под праздники много забот у Снегурки,

И дел до зареза у Деда Мороза,

Весь город – единая метаморфоза.

Садами чудесными ныне заполнен.

Плодами волшебными вдоволь накормлен.

На снежные крошки гляди из окошка.

Едва ли рассмотришь, где наша дорожка,

Которой мы в школу когда-то ходили,

И тайны смешные надёжно хранили.

Как долго метель продолжается ныне!

Как много чудесных и праздничных линий.

Фонарь у окошка мерцает, робея.

Метель это данность. Отнюдь не идея.

Баллада пойдёт по холмам, по дорогам,

Жаль, жизнь не улучшит в пространстве суровом.

Стихи и природа! Вот две ипостаси

Волшебного света! Хочу восвояси –

В державу, где можно быть духом без тела!

Хочу, чтоб баллада свободно летела –

Летела над миром весёлой метелью,

Не грезя при этом конкретною целью.

Поскольку все люди – заложники цели.

Весь город белеет - провалы, ущелья.

Всё чёрное – кипенным, радостным стало,

И счастья немало на свет, немало…

Главная

"Россия в Мире"

"Русская правда", оглавление

"Партстройка"

Пишите