Александр Балтин

ПОПЫТКА ВЫЧИСЛИТЬ КОД ИСТОРИИ

Розенкрейцеры, иезуиты…

Выводы алхимии сложны.

Все соборы готики открыты

Для носителей вины.

Стрельчатая готика, паренье

Высоты – и циклы бытия.

Вверх движенье – это без сомненья.

Винтовая лестница моя.

Войны метафизике враждебны –

За Столетней будет новый век,

И Тридцатилетней слышу темы

Я – столь современный человек.

Код введи в компьютер – заработал.

Есть ли код истории? Едва ль.

Лестница. Движенье за свободой.

Иль движенье просто. Вверх и в даль.

МЕТЕМПСИХОЗ

Тяжёлый том подходит к эпилогу.

Тебе не страшно? Столько умирал…

В последний раз отправишься в дорогу,

Когда, как дверь, откроется финал.

Я помню Атлантиду островную –

Цветение садов и корабли.

Я наблюдаю сложную, цветную,

Свою же жизнь в другом конце земли.

Египетские высятся громады.

Сановнику к обеду – жирный гусь.

…мне, кроме солнца, ничего не надо –

ведь глядя на него теряешь грусть.

Базары Вавилона многолики,

Кричит надрывно продавец воды,

Бурлящий мир, шальной, многоязыкий.

Я нищ – и не боюсь слепой беды.

Я долго по законам Византии –

Златой и вещей – просуществовал.

Картины воскрешая дорогие,

Мне кажется, я там преуспевал.

Войны Тридцатилетней полыханье

Оставило отметины в мозгу.

Удар – и на последнем издыханье

Произнести молитву не смогу.

…а по иезуитским коридорам

бродил довольно мрачный человек –

не справившийся с миссией, которой

был посвящён его короткий век.

…ещё открыт достаточно объёмный,

порою увлекательнейший том.

…духовно в современности бездомный,

я уповаю на небесный дом.

ПОСВЯЩАЕТСЯ КЛИО

Земные туго сближены пласты –

Откроют срез былого неохотно.

Хребты ли Трои? Или видишь ты

Лученье византийское свободно?

Но пепел инквизиторских костров

Сознанье, будто радость, не согреет.

Весёлый свет античных городов

Любую мысль очаровать сумеет.

Есть коды – но хранят их от людей

И ангелы, и, верно, пирамиды.

Вот Вавилон – одна из площадей,

Солдаты, ишаки, торговцы, виды.

Истории звенящий ритм! Её

Сквозящий (позвонки близки друг к другу)

Лад или ход, имеющий своё

Значение, доверенное кругу

Часов…

А как вам ваше-то житьё?

Интересно просто так следить

За теченьем времени – слоями

Вод чуть желтоватыми…И нить

Ариадны жадными очами

Меж предметов яви различить.

Но…едва ли спятит циферблат,

Числа – дорогие изумруды.

А в обилье прошлого блестят,

Смыслами наполнены сосуды.

Мёдом Древней Греции сейчас

Сладость гарантирована,

Если

Уберёшь на час хотя б из глаз

Современность. Что же будет после?

Форум. Рёвом смятый Колизей.

Города как мраморные глыбы.

Всех томов, всех торсов ни музей,

Ни сознанье – ясно до изгиба –

Не вместят.

Вон Византии пласт,

Корабли высокие, как башни.

Далеко ацтеки. Кто продаст

Их секреты – пирамиды? Пашни?

Где-то рядом дремлет день вчерашний.

Сбросить современность, как балласт!

Где твои, история, плоды?

Сок их распылён по манускриптам.

Зреют минералы – их сады

Обернутся вдруг самим Египтом.

А потом ты обнаружишь строй

В сферах Ватикана инкунабул.

И монах корпит, презрев покой,

Над листами, воск же каплет на пол.

Нету у истории каникул –

Надо двигать дале род людской.

Род людской! гудят колокола!

Пламя инквизиции в почёте.

Есть средневековая смола –

Гордость духа, униженье плоти.

Есть круги – и множатся они.

Горный перевал, идут солдаты,

Море возникает – и они

С криком – О,Талласа! – вновь богаты

Счастьем – драгоценным, золотым.

Множатся круги, двоятся, таят,

Но ничто не превратится в дым,

Измеренья новые вмещают

То, что перестало быть живым.

И живые новый день встречают.

Папирусы и манускрипты

Жестокость царских воль хранят.

И вот историей Египта

Окрашен на-сейчас закат.

О, не секира фараона

Всего важнее – мощный ум,

Нам даровавший власть закона,

Что жизни держит суммой сумм.

Вот Анабасиса страницы –

И горный перевал, и крик

Солдат – Таласса! – лица, лица.

Сие – реальности язык.

Как позвонки близки событья.

Вот инквизиция опять

Рвёт разных мелких жизней нити,

В одно их после не связать.

Напластованья много круче

Геологических пластов.

И совершенно не изучен

Мир исторических часов.

Из цикла ТЕРРИТОРИЯ ЗИККУРАТА

(…есть Венеция – как образ

красоты…Есть мистика и вера.

А неверье суть разбитый остов

Бытия – разбитый властью зверя.

Чёрный-чёрный лак стекла ночного.

Веры нет объёму инкунабул.

Помню я зачем, что полвосьмого

Ручка вдруг упала на пол?

Иль неверье погруженье в недра

Плоти – всё вокруг материально!

Ночь отнюдь не исключает ветра.

Есть волокна мысли – инфернальны.

Ночь – движенье мерное к рассвету.

Истина движенья сколь известна?

Из того, что жив реальность эту –

Что окрест – не вывесть, если честно...)

СУФИЙ РУМИ

Мир видимый – ковёр искусный,

А подними – испод столь грустный.

Центральной, стержневою темой

Любовь даёт огонь Вселенной.

Придворной жизни с детских лет

Узнал опасности поэт.

Быть при дворе – учить интриги

Язык серьёзнее, чем книги.

А странствовать – в себя вбирать

Лученье жизни. Жизнь познать.

Мир наш – лишь отраженье мира

Высот: двустишия вскормило

Вещей такое положенье.

Ковра волшебное цветенье.

Суфизма мистика мерцает –

Каменья духа обещает.

Сие – бесценные каменья.

Легки сапфиры вдохновенья.

Вот изумруды откровенья.

Аскеза – область поклоненья

Высотам световым, единым.

Власть шаха мнится чем-то мнимым.

Мы – производное от духа.

Но слабо чувствуем друг друга.

Друг друга понимаем мало,

Раз в душах тьмы засело жало.

Но мы растём – растём со светом,

И пониманье жизни в этом.

Нам пропасть в два и три прыжка не одолеть –

Об этом говорит, войдя в покои, смерть.

Здорово ли аскета тело или нет –

Не столь и важно – важен тайный свет.

Мир внешний миром форм давно усвоен нами.

А внутренний познать – вот цель под небесами.

Ковры цветут – сады почти в миниатюре.

Но мира так условно понятны нам структуры…

Дорога суфия в тысячу шагов.

Дорога шаха уложится в сто.

Дорога торговца в двадцать иль тридцать.

Много вина – отпадают цепочки слов,

Чистота воды их увеличивает зато.

Жить – не означает жизнию насладиться.

Прорастанье в суть тяжело,

Как отмена себя былого.

Но лишь там, лишь вверху светло,

А иное – не стоит слова.

Из цикла БУДДИЙСКИЕ МОТИВЫ

Нечто нежно-кроткое в нём.

Он для многих духовный дом.

Дерева раскидистые стоят.

Просветлённые под ними сидят.

Крутит где-то огненный поток,

В том напоре совсем одинок.

Воплощенья былого ясны

Тем, кто знает даль буддийской глубины.

ПОРТРЕТ ТЕРЕЗЫ АВИЛЬСКОЙ КИСТИ РУБЕНСА

Розоватый тон лица – как будто

Создано зарёй её лицо.

А в глазах – и знание маршрута,

И бездонность прочитать легко.

Пройденный этап иным этапом

Отзовётся – новой высоты.

На портрет глядишь – и стал богатым

В этот час – такой ничтожный – ты.

ФОРМУЛА АЛХИМИИ

Отсеять смысловую чепуху,

Чтоб философский камень смысла ярко

Открылся, отрезая путь греху

Ко сердцу. Невозможно. Это явно.

Средневековый город старый крыш,

Собора грандиозного, проулков

Запутанных, как мысли. Всюду – тишь.

Ну а в притоне голоса из гулких.

Алхимик всё корпит, всё купорос

Выпаривает, с медью совмещая.

Глаза слезятся. Но огонь пророс

В сознание его – его меняя.

Важнее что? – путь или результат?

Алхимик плавит разные металлы.

Есть формулы, что опровергнут ад.

Жизнь ради них отдать? Но будет мало.

Из цикла СТИХИ О ГАЛЕВИ ИЕГУДА - ТАЙНОЗНАТЦЕ

И ЯРЧАЙШЕМ СВЕТОЧЕ ДРЕВНЕЕВРЕЙСКИХ СОЗВУЧИЙ

Толедо – кружевной, поющий камень.

Естественно, не каждый дом прославлен,

Но многие притягивают взгляд.

Галеви слышит золотые звуки

В пределах талмудической науки,

Он рад открыть такой ветвистый сад.

Толедо очаровывает всякого.

В чём прелесть толкования двоякого?

Оно само – как зыбкость бытия.

Сегодня паренёк. А завтра старец.

Мудрец, урод, калека ли. Красавец –

Во всех из них дана частичка «я»…

Галеви Иегуда внемлет

Раввину, что живописует землю,

Какую Иегуда не видал.

Накал судеб на той земле не мал.

Вот сожигаемы огнём пророки

(их речи в текстах будут многостроки)

Но – внутренний огонь, и – одиноки.

Вот патриархи. Вот стада…И над

Простором жизни небеса молчат.

…что-то очень длинное пишу.

Думаю опять о Иегуде.

О надзвёздных знаках, и о чуде,

Что словами по карандашу

Будто бы по проводу пойдёт.

А карандаши тогда в Толедо

Были или нет? Игрою света

Чудо озарит банальный ход

Будничности, ибо только свет

Умное значение имеет.

Без него тем холодом повеет,

Что страшнее не было и нет.

В светоч мир пока не обращён.

И Галеви трудится над строчкой.

Он устал, и грезит нужной точкой,

Сквозь какую будущих времён

Просквозит значение, когда

Стих – сакраментальное богатство.

Свёрнуто в столбец стиха пространство,

Чтоб потом сверкнуло, как звезда.

КАРТИНЫ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ

В окопах серая вода,

Земля раскисшая буреет.

А ночью ни одна звезда

Не загорится. Не сумеет.

Атака утренняя зла.

Стреляют наугад солдаты.

Простор подобием стекла

Расколят битв дурные даты.

А воздух порохом смердит.

Совсем измученное тело

Потеет, мается, дрожит,

И сердце бьётся очумело.

Всё кончено. Не ты убит,

Раз пуля мимо пролетела.

Стоят, потравленные газом,

Лежат, наполненные смертью.

Глаза открыты до отказа

Под нежно-голубою твердью.

Валяется чужая каска,

Полунаполнена водою.

Смерть – нежеланная развязка,

Живому лучше, я не скрою.

Трава пожухлая буреет.

И даже от стволов деревьев

Как будто инферналом веет.

Полуразрушена деревня.

И каждый человек дуреет

От бесполезного движенья.

Плывут с аэропланов бомбы

Что капли. Вот разрушен дом.

Обломки стен, квадраты, ромбы,

И пыль горячая столбом.

И раненый ползёт, стеная,

Разорвано осколком брюхо.

И смотрит древняя старуха,

Реальность не воспринимая.

Из ружей по аэропланам

Стреляют, в них не попадая,

И упования теряя,

Не веря генеральным планам,

Себе уже не доверяя.

А осень – бездна золотая.

Австрийцы массою серели,

Венгерские уланы мчали.

И люди в битве сатанели,

А лошади надрывно ржали.

Я помню схватку боевую –

Мелькали часто палаши.

Я более не существую –

Есть только страх моей души.

И сабли острые звенели,

И брызги белые летели,

И увязал в телах металл.

Трава, пропитанная кровью.

Убитый выстрелом в надбровье,

Подъесаул с коня упал.

Повезло, если сабля

Рубанула по каске.

Крови малая капля

Удалит от развязки.

Поле брани ужасно –

Кровь, мозги и мундиры.

Всё сегодня опасно

В недрах жирного мира.

Офицеры, солдаты

Растеряли надежды,

Их питавшие прежде.

Все уныньем распяты.

И прельщает былое –

Золото-золотое.

Пулемёты косили

И чечекали яро.

Если жизнь – форма дара,

То за что погубили

Нашу молодость ныне?

Снова роем окопы.

Воздух горше полыни.

Ярость в сердце Европы.

Вот враждебная масса

Человечьего мяса.

Кто останется целым?

Лица кажутся мелом.

Пуля плоть разрывает.

Аль молитва спасает?

Кони мёртвые и люди,

Бурая в реке вода.

Мимо путь осенний труден,

Колея грязна всегда.

Вот машина с генералом,

И ругает генерал

Подчинённого с накалом –

Так ни разу не кричал.

Смертный ужас прожигает

Человека до кости.

Кто на веру уповает?

Да уже никто почти.

…ибо что там впереди

ведь никто вообще не знает.

Рукопашный страшный бой,

Штык в живот вонзится мягко.

Изо рта выходит тяжко

Звук последний, нутряной.

Нож мелькает, ранит плоть,

И кулак ударит мощно.

Грязно, страшно, мерзко, тошно.

Иль того хотел Господь?

Сухари сейчас горчат.

Сумеречное свеченье.

Бой истлел. Оглох солдат.

А другой лишился зренья.

Кто победе будет рад?

Может – чахлые растенья?

Нас в Пруссии побили сильно,

В Румынии случилось то ж.

Мадьяры шли весьма обильно.

Казакам не пристала дрожь.

Серошинельные потоки

Затопят заурядный мир –

Такой привычный, столь жестокий.

Нам в Польше не нашлось квартир.

Эх, самогону бы сейчас!

О чём ветвящийся рассказ

Вояки? – он о жизни! Всё же

Надеюсь – ворочусь домой,

К жене, далёкой и родной.

Живу, надеждой мозг тревожа.

Здесь растерзано сознанье

У любого, то есть боль

Всё заполнила. И роль

Каждого , как угасанье.

В сердце у меня огонь

Еле видимый зачахнет.

Вот костёр. Ожёг ладонь.

И едою вкусно пахнет.

Харч армейский надоел,

Мяса б жареного что ли!

Одурев от личной доли,

До невиданности смел,

Будет биться человек,

Чтоб продлить короткий век.

Свинец свистит,

Болит душа,

Ах, как болит!

Едва дыша

Стрелял солдат,

Попал солдат,

Погиб солдат,

Коль выжил – рад.

Судьба моя!..

Дороже нет! –

Усвоил я

За много лет.

И страшен свет

Небытия.

Силы иссякают постепенно –

Выкачала их война.

Захлестнула целую вселенную

Страшная, она.

Жизнь совсем явленье малоценное

В наши времена.

И война идёт едва ль священная –

Адская война.

Гаубица глухо ухает.

Сердце звоном

Пухнет истовым.

Лошадёнка еле трухает.

Всё условно в мире оном

В силу точного и злого выстрела.

Тяжёлый запах мертвечины,

Людские потные тела.

Есть для отчаянья причины.

По ком звонят колокола?

Бинокли, сабли…Покорёженный

Жестоко мир.

Полк до отряда уничтоженный.

Отряд, истрёпанный до дыр

Бредёт в глухую неизвестность.

И чахлая чужая местность,

Где редколесье сосняка,

Уродлива. И нет грядущего.

И кто поддержит отстающего?

Никто не поддержал пока.

Но всё закончится когда-то,

Как утверждает Соломон –

Войною был бы удручён

Такой, тяжёлой и проклятой.

Людей сраженья истрепали.

И беды траурные шли

Сплошной волною – покрывали

Так много уголков земли.

Галиция и Польша рядом,

И Пруссия так близко то ж.

Синеет небо, зреет рожь.

Действительность предстала адом

На неизвестно сколько лет.

И тихо гаснет денный свет.

Главная

"Россия в Мире"

"Русская правда", оглавление

"Партстройка"

Пишите