Александр Балтин
ЧАЙКА НАД КЛАДБИЩЕМ
(рассказ)
Есть места, где время будто бы замирает,
или замедляет свой ход, и такие понятия, как воля, или внутренняя сила, или целеустремлённость
кажутся пустыми, нелепыми, а сам человек, и создавший эти понятия, забывает,
что было с ним до прихода сюда, и не думает о том, что будет после.
Возле сильной реки было ветхое кладбище.
Клином вторгался в течение реки островок зелёной суши, и на нём живым протестом
против движения часов и дней покоилось забытое кладбище за деревянной, чудом сохранившейся
церковью, над которой уснуло несколько старых ив.
Было туманное утро ранней осени.
Возле реки влажно пахло водою, и чувство реальности отступало перед видом старых
крестов.
Миновав лес и поле, человек оказался один
на один с церковью, окружённой чахлыми кустами. Кладбища он сразу не заметил.
Кресты открывались лишь при приближении к церкви. Возле них пахло ветром,
который наполнял собою окрестность, вступая в затейливую игру с действительностью.
Таких церквей сейчас и не встретишь,
подумал он, подходя к ней, и только тогда увидел кладбище, ничем не удивившее его.
Дверь церкви была заколочена, но доски разошлись, их было легко оторвать, и из всех
щелей, не заросших травой, настороженно-пугающим взглядом смотрела темень. Он отодрал
две доски и вошёл в церковь, и оказался во времени – или в чистом запахе его, в
чистом дыхании метафизики.
Суть церкви сохранилась –
запечатанная в сосуде времени, она излучала спокойствие и умиротворение, но казалось,
что сияние её не может выдержать душа, покуда вмещённая в тело.
Человек вышел из церкви.
Прямо против неё начинался спуск к реке,
чьи свинцовые воды плавно и тихо, будто не совершая никакой работы, ускользали
– от взора, яви, кладбища – ускользали, почудилось, в бесконечность, выраженную
небесной мощью, неясной властью гигантской надмирной сферы. По ходу реки был ещё
один островок, и на нём, точно оправдывая его существование выросло дерево неразличимой
породы, и стояло, покачиваясь,
споря с ветром, стесняясь своего одиночества,
которого не могли разделить даже облака.
Человек спустился к реке. Вдоль берега
тянулась тонкая кромка жёлтого, волглого песка, а вдали, там, где уже невозможно
было различить, где кончается река и начинается небо – всё сливалось в одну светлую
бесконечную массу.
Он поглядел на противоположный берег.
Насколько хватало глаз, там была видна только зелёная равнина…
Захотелось выкупаться – а верней приобщиться
к незримому ходу течения, к силам, обеспечивающим бытие водного
простора. Он решил доплыть до островка
и коснуться рукой одинокого дерева.
Он разделся, и стал медленно входить в
воду. Песок быстро кончался. Вязкая грязь покрывала дно реки – она засасывала,
тянула в себя миллионами мягких крохотных пальцев.
Было прохладно. Сильное течение сбивало
с ног. Он оттолкнулся, оторвался от вязи, и поплыл к острову. Плыть по течению было
легко: вода несла сама, наполняя тело звенящей лёгкостью, вода была другом,
приняла в себя его тело, и казалось даже, проходила сквозь него, взаимодействуя
с кровью.
Доплыву ли до острова? подумалось внезапно
– и хватит ли сил вернуться назад? Страх тронул сердце, и человек,
развернувшись в воде, ощутил тугую, плотную силу теченья, препятствующего теперь.
Он выбрался на берег, и стоял обсыхая,
и смотрел в небо, на массивные облака – желтовато-серого оттенка, они кое-где расступались,
образуя просветы, синие, лазоревые, и каких-то других, неизвестных как будто и манивших
цветов.
Потом он оделся, немного прошёл вдоль
берега, подобрал тугую, обросшею водной травой раковину, замкнутую так плотно,
что никакая сила не могла б разомкнуть эти створки.
Моллюск жил внутри, храня свою жизнь в
неприкосновенности.
Человек бросил раковину в воду, и поднялся
к церкви со стороны кладбища, и только теперь рассмотрел его. Покосившиеся кресты
были серы и одиноки, иные почти вросли в землю, и надписи стёрлись, невозможно было
разобрать ни одной.
Человек поднял голову, и в глубине неба
увидел крохотную белую чайку. Изящно выгнутые крылья, казалось, сами несли её,
и она будто не летела, а плыла – плыла, чтобы вскоре исчезнуть, как мимолётная улыбка
неба, как символ нашей всеобщности, который можно почувствовать, но нельзя надолго
сохранить в сердце.