Главная

"Россия в Мире"

"Русская правда", оглавление

"Партстройка"

Пишите

 

Александр Балтин

 

РУССКИЕ  ТИПАЖИ

 

Я  И  ОБЛОМОВ

 

Мой  диван, мне  так, Обломов,  мил.

Ты  чудесный  персонаж – Обломов:

В  жизни  нечто  важное  открыл:

Мол, прожить – других  собой  не  тронув.

 

Да, не  причинив  другим  бо-бо

Надобно  прожить, хотя  и  трудно.

Ну  а  как  же  действия? Любовь?

Ведь  без  них  и  жизнь  сама  абсурдна!

 

Как  же  путешествия? Но  есть

Мёд  обломовщины – вовлекает

В  собственную  душу – будто  весть

Важную  при  этом  сообщает.

 

Я  лежу – и  значит  я

Существую – афоризм  подобный

Где-то  на  пределах  бытия

Изучить  судьбой  своей  попробуй.

 

Плохо  ли – обломовщина? Да.

Очень  плохо. Лень – она  греховна.

Хороша  лежания  среда,

Что  приятна – это  безусловно.

 

Никого  я  не  обидел – в  том

Нечто, мнится, важное  сокрыто.

И  листаю  я  тяжёлый  том,

Позабыв  колючки  дел  и  быта.

 

 

    *    *    *

 

За  часовней  он  ухаживает –

Послушанье  у  него  такое.

Иногда  меня  о  чём-то  спрашивает.

(Ну  а  я  не  знаю  состояние  покоя.)

 

Он  меня  с  поста  началом  поздравляет,

Отвечаю – не  держу, я  не  церковный.

Улыбается  и  отвечает –

Вы  церковный ( с  интонациею  безусловной)

 

Но  не  знаете  об  этом…Что  же,

Может, прав? Мы  все  в  незримой  церкви.

Свечи  ставлю  Спасу, и  тревожу

Господа  я – жалкий, малоценный.

 

 

    *    *    *

 

И  Чичиков, и  Хлестаков –

Такое  русское  богатство!

В  богатстве  том  не  разобраться,

Раз  в  мире  очень  много  слов.

Мешают  разные  слова –

Теснятся, душу  заполняют.

А  Слово – люди  не  узнают,

К  нему  приблизившись  едва.

И  Чичиков, и  Хлестаков –

Как  это  всё-таки  по-русски.

От  оного  смешно  и  грустно,

И  снова  вязнешь  в  массе  слов.

 

 

   *    *    *

 

Он  тумбочку  выгуливал. Вот  так.

Он  долго  собирал  её, красива –

Пушистая, как  пёсик. Ну  и  диво! -

Такой  воспринимал  её  дурак.

 

Кормил  её  томами – сколь  сыта

Она  разнообразными  томами?

Беседовал  с  ней – явно  неспроста

Беседовал дегтярными  ночами.

 

Купил  ошейник, длинный  поводок,

Водил  её  гулять – никто  не  видит.

Банальщину  окрестно  ненавидит,

И  спорить  с  ней  всегда, всегда  готов.

 

Да, ночью  водит  тумбочку  гулять,

Забавно  лапками  перебирает.

Он  сумасшедший? Даже  не  понять.

Он  жизнь  свою  как  может  сочиняет.

 

 

*    *    *

 

В  кустах  барбариса  гуденье

Тяжёлое  пчёл  и  шмелей.

И  медленное  растенье

Маленькой  жизни  твоей.

 

Незримо  оно  прорастает

В  пространство, которого  ширь

Своим  равнодушьем  пугает.

Какой-то  железный  штырь

 

Забыт  под  кустом  на  даче.

Что  небо  не  знает  границ

Усвоишь – а  как  же  иначе?

Кладбищенский  страшен  гранит.

 

Да  вот  и  упрётся  растенье

Маленькой  жизни  в  предел.

И  смысла – напрасно  раденье –

Не  понял  судьбы, как  хотел.

 

 

    *     *     *

 

Небрит, активен,  76  лет,

Рассказывает, как  в  Калининграде

Тому  полвека – пьяный, хохмы  ради

Пешком  пошёл  в  Москву. – Представьте  бред?

 

Сын  потерял  работу  в  сорок  семь,

И  в  магазины  часто  ходит  с  мамой.

А  деду  зарабатывать  не  лень –

Косметикой,  торговлей  и  рекламой.

 

Да, он  агент  на  фирме – что  и  как

Усвоил, и  в  другой  конец  Москвы

Поедет, чтобы  получить  пятак,

Поймёте  ли  его  усердье  вы?

 

А  сын – он  говорит – почти  чужой.

Был  маленький – всё: папа, посиди.

Припомнит – сладко  ёкает  в  груди.

А  ныне  без  работы  сын, и  злой.

 

Активен  дед, небрит, и  на  подъём

Довольно  лёгок. 76  лет.

Я  описал  его, при  всём  при  том

Я  будто  в  чём-то  виноват – поэт…

 

 

     *    *    *

 

Итак,  закончен  роман, и  начат  одновременно, Уходит  белый  туман, в  нём  растворяется  Вена. Из  сновидения  я  отпущен  утром  на  волю  обычного  бытия  не  боле, явно  не  боле. И  я  иду  вдоль  стены  многоквартирного  дома. Припоминаются  сны, бормочешь  сено-солома. Припоминается  жизнь, которой  было  так  мало, и  искушений  и  лжи  припоминается  мясо. А  я  Обломовым  рад  был  стать  бы, если  по  сути. Я  вижу солнечный  сад  вне  быта – жизненной  мути. Итак  закончен  роман, и  начат  одновременно. Увы, не  спрячешь  в  карман, что  жил  ты  скучно  и  скверно…

 

 

СТАРЫЙ БОКСЁР

 

Снятся удары,
Пропущенные ему.
Вскакивает – кошмары
Низвергают во тьму.

Счастье на дне бутылки
Ищет давно уж он.
Режимщик некогда пылкий,
Обречён
На дурман постоянный
Теперь.
Шёл тропой окаянной,
И нет сил реальность терпеть.

 

   *     *     *

 

Откинувшийся ургакан
Неистовствует в пляске ярой.
Уже он засадил стакан
На жаркой площади базарной.

Вся грудь в наколках, чёрный рот,
Страшна беззубая улыбка.
Он пляшет – счастлив, что живёт,
Неистовствует в пляске шибко.
   

 

    *    *    *

 

Она могла бы быть актрисой,
А побирается в метро.
Жизнь рассекает биссектрисой
Мечты и планы так остро.

Мила девица, неумыта,
Сидит, скамейка столь тверда.
Не знает побирушка быта,
Тепла, довольно молода.

Протянут деньги или булку,
Кто пожалел – добры они.
Она всё быстро прячет в куртку,
Шепча:- Спаси и сохрани…

 

 

ПАМЯТИ  БОРИСА  РЫЖЕГО

 

Пили во дворах субстрат,

Из окна вихрился рок ядрёный.

И никто не виноват,

Что поэт сегодня – до смерти влюблённый.

Безответно – да. И…что сказать

Сможет здесь базарная цыганка?

Если жизни видится изнанка –

Страшно жить, и страшно умирать.

Капельку гармонии не смог

Он извлечь из праздников и будней.

Жизнью жил неистовой и бурной,

А не то покроет душу мох.

Мох-то не покрыл, покрыла грязь,

Счистил бы – да чем?

Рвётся вдруг с пространством яви связь –

Страшно рвётся, навсегда, совсем.

 

 

    *    *    *

 

Комок  подкатывает  к  горлу

От  сострадания  к  тому,

Чью  жизнь  прокручивают  свёрла,

Не  то  чья  жизнь  идёт  во  тьму.

Я  значит  жив  ещё, я  значит

Ребёнком  быть  ещё  спосо…

И  дождик  тихо-тихо  плачет,

И  слёзы  льёт  мне  на  лицо.

 

 

К  25-ТИ  ЛЕТИЮ  ФИЛЬМА  «ОДНАЖДЫ  В  АМЕРИКЕ»

 

От  мелодии  щемило  сердце,

Грустно  капли  капают, дрожат…

От  судьбы  никак  не  отвертеться,

Падая, мне  капли  говорят.

 

Гангстерская  сага – это  плохо.

Что  тут  воспевать? Воспето  зло.

Просвистела  бурная  эпоха,

Было  счастье, но  оно  прошло.

 

Тем  не  мене, как  его  смотрели

Этот  фильм! Дыханье  затая.

Будто  постигали, как  умели

Правила  сплошного  бытия.

 

 

*    *    *

 

Умберто  Д. нашёл  свою  собаку,

И  сердце  окатило  мне  волной

Горячей, равно  недоступной  мраку.

Я  в  яме  кинозала, молодой,

Верней  сказать – ребёнок, постигаю

Нюансы  знаменитой  ленты. Так.

О  жизни  ничего  ещё  не  знаю,

Не  страшен, явно, кинозала  мрак.

За  стенами  дождём  играет  осень,

И  листья  рвёт – красивы? Ну  и  что  ж.

И  в  школу  завтра  неохота  очень.

Поди, в  себе  былое  уничтожь.

Умберто  Д. нашёл  свою  собаку,

От  боли  с  грустью  сжался  я.

Мне  только  предстоит  ещё  под  арку

Войти, познать  темноты  бытия.

 

   

РУССКИЕ  ЭТАЖИ

 

 

РУССКИЕ  КРАСКИ

 

Зимой  они  приглушены

Высокой  мудростью  покоя.

Парк  видит  кипенные  сны,

Не  замечая  всё  людское.

 

Пруды  зачехлены  бело,

Чернеют  ветки. Грай  вороний.

И  упоительно  светло,

И  нету  в  мире  посторонних.

 

А  летних  красок  перелив

Играет  зеленью  и  златом.

И  леса  манит  вас  массив

Своим  величием  богатым.

 

Что  молвить  об  осенних  днях?

Мы  будто  в  новой  Византии.

И  в  русских  красках  не  иссяк

Огонь  былого.

Мы  такие.

 

Метафизические  есть –

Гостеприимство, скажем – краски.

Важны  слова  и  мысли – жест

Не  важен, и  нелепы  маски.

 

 

РУССКИЕ  ЭТАЖИ

 

    1

 

План  города  напоминает

Мне  микросхема  и  т. д.

А  магазин – он  угнетает

Объёмом, я  таких  нигде

И  не  видал. Этаж  последний.

Разнообразны  этажи.

Толкаться  целый  век  в  передней

Довольно  скучно. Не  скажи.

Везде  своё  очарованье.

Но  если  грязь – какое  в  ней?

С  высот  отчётливей  сиянье

Весны, её  высоких  дней.

Из  магазина – вон, на волю,

Как  много  русских  этажей! -

На  этом  осуждают  долю

Свою, а  тут - игра  огней.

Волшебный сильно  интересен

Последний  мне  этаж, высок.

Отсюда  до  небесных  песен

Путь  полагаешь  недалёк.

 

 

   2

 

-Вот  и  Ларик  вышел, - говорит

С  пудельком  гуляющая  тётка.

Мир  вечерний  вряд  ли  монолит,

Окон  пестрота  дана  нечётко.

Пожилые  женщины  судить

Да  рядить, гуляючи, способны

Долго. Вон  собак  игра – носить-

ся  им  интересно. Так  подробны

Все  нюансы  старого  двора.

Первый  что  ль  этаж  сознанья  вижу?

Если  выше – то  уйдёт  игра,

Но  в  мечту не    выпишут  мне  визу.

Вот  и  философии  этаж,
Новый  том  снимаю  в  полки  резко.

А  за  истину, что  ты  не  дашь?

Победитель  побеждает  редко.

Вот  этаж  поэзии, высок.

Ларик – это  пёсик, не  сказал  вам?

Вот  этаж, где  сердцем  одинок

Строки  сочиняющий. Сколь  важно?

Сам  себе  едва  ли  дашь  ответ.

Важен, полагаю, только  свет.

 

 

ПОТРЕБИТЕЛИ

 

Ради  потребления  живём.

Что  душа? Не  ощутима  вовсе!

Вавилон  торговый – ну  и  дом!

Постоять – и  то  приятно  возле

Полок, где  товаров  преизбы-

ток. Мы  покупатели – и  только.

Нам  всего  важнее  тёплый  быт,

Чувствовать  мы  не  умеем  тонко.

Ныне  только  внешнее  в  цене,

Сто  сортов  колбас – какая  радость!

Ну  а  мне  таланта  не  досталось

Радоваться  этому, и  мне

Остаётся  полагать, что  есть

Зыбкости, духовные  мерцанья

В  массе  матерьяльности, вот  здесь,

Где  живу…

                    Сбивается  дыханье…

 

 

    *    *    *

 

На  мёртвого  отца  глядит  в  гробу –

Не  верит – мёртвый  папа, мёртвый  папа…

Как  говорил  с  улыбкой  тихо – Лапа,

Трепал  её  то  по  щеке…по  лбу…

 

Вдруг  видит  бледно-белую  слезу,

Кричит  и  вскакивает – Жив! – Он  умер

Ей  говорят. Он  жив, кричит.

В  мозгу

Её  разрывы  света  после  сумерек.

 

Вон, вон  слеза, он  плачет. – Отошла,

Ей  говорят, пойми  ты, заморозка.

И  сжалась, и  скукожилась  так  резко.

Он  умер.

Безнадёжно  поняла.

 

   

ЗЕРКАЛО

 

Зеркало. В  нём  часть  родного

Коридора, где  паркет  истёрт.

В  зеркале  не  отразится  слово,

Вид  в  нём – как  искусный натюрморт.

 

А  изнанка  зеркала, конечно,

Неприглядна – чёрный  цвет  и  пыль.

Морщишься, тут  не  сказать – а  мне  что…

Всё  же   пыль  подчёркивает  быль.

 

Зеркало  приснилось  как-то  страшно –

Я в  него  вошёл, попал  туда,

Где  под  облака  уходят  башни,

В  них  и  очутиться – как  беда.

 

Утро  муть  легко-легко  смывает.

Гладь  стекла  столь  многих  отража…

Где  их  образы? Герой не  знает,

Этим  смущена  его  душа.

 

Отражало  папу – папа  умер,

Бабушка  ушла  давным-давно.

Дядя, тётя…

                    Отблеск  тихих  сумерек

Душу  тронул. Помоги, вино.

 

Что  гнетёт – герой  не  понимает,

Также  отражаясь  в  зеркалах –

Так, что  отраженья  исчезают,

Лёгкий  блик  оставив  на  словах.

 

 

ПОСЛАНИЕ  Ф.  И.  ТЮТЧЕВУ

 

За  день  у  нас  известий  больше,

Чем  получали  вы  за  год.

Не  стало  меньше  лжи  и  фальши,

Тоски, и  скуки, и  забот.

 

Но  и  восходы  и  закаты

Не  изменились – лёгкий  цвет,

И  цвет  насыщенный, богатый –

Прекрасны  краски, спору  нет.

 

И  также  беспредельно  чисто

Порой  во  время  похорон

Сияет  небо  золотисто.

Хоть  слышно  карканье  ворон.

 

Гроза  в  начале  мая  глуше

Не  стала. И  блестит  вода,

Пульсируют, бликуя,  лужи.

Но, как  всегда, черна  беда.

 

Жить  без  царя  вполне  возможно –

В  державе – ну а  в  голове?

Тогда, увы, довольно  сложно –

Неважно – в  Мюнхене, в Москве.

 

А  со  стихом  теперь  неважно,

Поскольку  чувства  не  в  чести –

Конструкции  многоэтажные

Достали,  Господи  прости!

 

И  графомания  активна,

И  ей  сопротивленья  нет.

Да, темнота  бесперспективна,

Однако, мощно, застит  свет.

 

В  стихах  духовность  не  приемлет

Мир  современный – не  нужна!

Нажива  одолела   землю,

Торговля  всем  везде  важна.

 

Мы  потребители! И  вовсе

Мы  не  читатели  стихов!

А  рост  души  -  какие  прописи,

Не  надобно  высоких  слов!

 

И  царь  небесный, исходивший

Страну  родную, дарит  свет –

А  мы,  народ  уже  испивший

Всю  чашу  зла, бормочем – нет.

 

 

ОДИН  ИЗ  МОСКОВСКИХ  ДОМОВ

 

В  этом  доме  были  коммуналки –

Старый  очень, лестницы  скрипят.

И  коленчатые  коридоры  ад

Склок, пожалуй, помнят.

Склоки  жалки.

 

Всё  сдано  тут  ныне – офис  на

Офисе… «Антей» - читаешь – «Марфа».

Дверь открыта, а за  нею  арфа:

Это  постер: красочность  сильна.

 

И  охранник  мучает  кроссворд.

Люди -   в  косметическую  фирму.

-Получить  хотел, а  вышло – фигу…

Шорох  голосов.

А  те – про  спорт.

 

Лестница  ведёт  куда-то  вниз,

Обрывается  стеной – курилка.

Возле  урны – серая  бутылка,

И  давненько  что-то  пили  из…

 

Из  окна – весьма  обычный  вид:

Дворик, магазин, кусок  проспекта.

И  машины – бесконечна  лента,

Только  это  мало  удивит.

 

 

ФЕОФАН  ГРЕК

 

Душа  сквозь  тело  мерестит.

Сквозь  нашу  данность  проступает

Иная. Фреска  отражает

Её  покровы, свет  молитв.

А тайну  красок  Феофан

Постиг  до  сокровенной  силы.

Мы  без  небесной  перспективы

Не  люди, а  сплошной  проран.

Сияют  дальние  поля,

Повиты  золотистым

Светом.

Заключена  надежда  в  этом, -

Что  в  дух  оденется  земля.

 

    *     *     *

 

Туман  с  реки  идёт  на город.

Туман  густеет, белый  слой

Как  в  пользу  положенья  довод

Того, что  свет – он  бел. Такой

Знакомый  свет, такой  неясный.

Туман  пейзажи  ест  и  ест,

Такой – и  грустный  и  прекрасный,

Как  чей-то  неизвестный  жест.

 

 

МОЛОХОВЕЦ

 

Три  кильки  добавить  в  котлеты

Из  рябчика, сочности  это

Прибавит  изделию, смак

Еде  обеспечит – вот  этой.

Бульон  опрозраченный, крепкий,

Как  в  душах  ветвящийся  мрак.

О, толстая  книга  хозяйки,

Готовки  различной  всезнайки.

А  вдуматься – плохо-то  что?

Обеденность – формула  жизни.

Без  вкуса  действительность  лжива.

Реален  ли  ад на  все  сто

Процентов? Не  знаем…не знаем.

Едою  себя  наполняем –

Пустые  мешки  естества.

И  Молоховец  помогает

Нам  двигаться  к  гибели.

                               Лает

И  хрюкает  ад – ва-ва-ва…

 

 

    *    *    *

 

Пар  на  морозе  от  картошки,

Стол  пластиковый, и  огни

Вокруг  метро – почти  окрошка

Пестрот, и  радуют  они.

И  поглощая  пищевую

Густую  массу  счастлив  я

Простою  темой  бытия:

Я  ем, и  значит  существую.

 

 

НОВАЯ  ВИЗАНТИЯ

 

Парк  золото  и  пурпур – цветовое

Богатство – щедро  предлагает  нам.

Мы  с  вами  в  новой  Византии – то  и

Прекрасно, верьте  истинным  лучам.

 

А  церковь  если  парк  напоминает –

Кощунственно  такое  или  нет?

Но  ветер  дует  и  листки  срывает,

Не  изменив, однако, оных  цвет.

 

Из  Византии  двигаться  куда  же?

И  сны  её  и  истина  её

Отражены  в  предложенном  пейзаже –

Ещё  хочу  глядеть, ещё, ещё…

 

 

КОЕ-ЧТО  О  КОНЦЕ  СВЕТА

 

Лето  было  или  всё  же  нет?

Образы  порой  диктует  бред.

 

Лезет  на  кафедру  лобастый

Пустозвон  и  педант –

На  кафедру  докторскую  променявший  талант,

Лезет  с  мерзкой  гримасой.

И  кричит – Я  рассчитал  всё!

В  садах  расчётов  произрастает  истина!

Я  утверждаю – скоро  свет  затмится  траурной  полосой!

И  лоснится  лысина.

 

Другие – доктора  и  профессора –

Зашумели – Как? Не  верим! Быть  этакого  не  может!

А  оратор  с  кафедры  возопил – Ура!

Светопреставление  чувствую  кожей.

 

СМИ, до  сенсаций  жадные

Завыли, запричитали. И  настали  денёчки  жаркие.

 

А  поэт  лежал  на  диване  под  бетоном  депрессии

Дома.

Чётко  знал – не  нуждается  мир  окрестный  в  поэзии,

Вспоминал, что  не  набрать  стихов  для  следующего  тома.

 

По  улицам  тем  временем  шагали  рядами  стройными

Попы  в  облачениях, миллионеры  с  корзинами  денег,

Интеллигенты – их  участь  всегда  и  всем  быть  недовольными,

Домохозяйки – эти  от  нечего  делать.

Инженеры, давно  забывшие, что  такое  зарплата,

Партийные  лидеры – горлопанистые  ребята,

Редакторы, оперные  певицы,  шоумены,

На  машинах  ехали  бизнесмены,

                       Собиравшиеся  скупить  сокровища  Ойкумены.

 

Все  протестовали  против  открытия

Лобастого  мудреца.

Не  хотели,  чтоб  свет  исчезал, кричали.

Звучали  разные  голоса.

 

Композиторы  музыку  сочиняли,

Бравурность  которой  опровергала  возможность  траурной  полосы.

На  башнях, на  кирхах, на  многих  запястьях  сверкали

Как-то  по-новому, весьма  зловеще  часы.

Но  по  утрам  на  сосудах  травы  выступали

Капельки  зрелой  росы.

 

А  днём  транспаранты  люди  несли, плакаты  и  флаги.

Не  работали  церкви, рестораны, магазины, конторы, банки.

Торговля  по  боку, не  купишь  элементарного: мыла, чернил, бумаги.

Ни  помолиться, ни  поменять  валюту, ни   скушать  супа  из  жирной  наваги.

Площади  и  проспекты  патрулировали  важные  танки.

А  поэт  всё  лежал  на  диване,

Видел  строчки – они  мерцали  в   тумане

Метафизическом,

Пока  город  заходился  в  экстазе  мистическом,

До  какого  не  было  дела  поэту,

       Убеждённому, что  никогда  не  исчезнет  солнечный  свет,

И  не  желающему  мириться  с  тем,  что  лета  более  нет.

 

 

СОВЕТ  МУДРЕЙШИХ

 

Итак  отныне  государством  будет  руководить  совет  мудрейших.

Старики  чешут  бороды – Ну, руководить  всё  же  легче, чем

Трактаты  писать. – Давайте  соберёмся. – Но  ты

Не  включён  в  совет! – Иди  ты! – Черты

Лица  искажаются, спешит  к  тому, кто  сидит  наверху.

Жалуется – как  это – я  не  включён? – Эх-хо-хо, эх-хо-ху,

Перхает  тот, краснеет, говорит – Надо  бы

Кое-кого  подмазать. – Вот  вам  и  радуга.

Спонсоры  мудрейших  потихоньку  раздают

Взятки  экспертному  совету. Привычный  труд.

Один  из  мудрейших  на  визг  срывается –

Не  буду  сидеть  с  этим  рядом! Философом  называется,

А  не  знает, кто  такой  Абулафия!

                      Худо-бедно  собрался  совет.

Только смысла  в  этом  в  сущности  никакого  нет.

Как  жили  люди  низовыми  своими  интересами,

Радостями  и  страхами –

Так  и  будут  жить  ещё  тысячу  лет.

 

 

УБЕГАЮЩИЙ  УНИВЕРСИТЕТ

 

Слышали – новый  открылся  университет?

Физику  смысла  жизни  преподают,

                                         Геополитику  смерти,

Алхимию  счастья  и  географию  тверди –

Такого  ещё  не  было! Такого  быть  и  не  может! Нет!

Где  он  располагается? Я  рекламу  читал –

В  нашем  обществе  не  прожить  без  рекламы –

Он  перемещается  с  места  на  место –

                       По  составу  не  мал.

Среди  профессуры  есть  весьма  благородные  дамы.

То  он  в  музее, то  в  библиотеке  большой,

То  открытые  лекции  на  площади  города.

Ах, ученье  в  нём  станет  моею  судьбой!

Седовласый  старик  качает  лобастою  головой:

Молодо-зелено! Не  верит  вообще

                          В  утоленье  духовного  голода.

Дядя  какой-то  интеллигентный  в  очках

Повествует – Долго  искал. Не  нашёл.

Старшеклассница  с  матовым  блеском  в  очах

Присоединяется – выдумки  это, мол.

Норов  сплетен  тяжёл.

Транспаранты  взывают – Где  же  вы  мудрецы?

Мы  за  вами  готовы  двигаться  во  все  концы!

 

Люди! Товарищи, граждане  и  господа!

Не  верьте  тем, кто  обещает  открыть  истину,

Не  верьте  им, сладкоглаголящим, никогда.

 

И  голубиный  помёт  капает

                             На  чью-то  блестящую  лысину.

 

 

КАЗНЬ  КОЛЕСА

 

Всех  достало! Вертится, скрипит,

Давит, судьбы  всех  переезжает!

Пользы  от  него  на  грош! А  вид

Так  отвратен – просто  раздражает.

Вот  оно  в  темнице. Ждёт  суда.

Колесо  судить? Какие  бредни!

Не  было  такого  никогда!

Или  наступает  день  последний?

Мы  его  казним! Кричат  одни.

Надо  ж – и  другие  поддержали.

Верно, на  земле  дурные  дни

       Со  вчера  настали.

Вот  пестрит  на  площади  народ.

Куртки, сюртуки, жабо, кафтаны.

А  палач  сияет  и  поёт.

И  топор  готов. В  толпе  каштаны

Жареные  продают, нарзан,

Карамельки. Колесо! Смотрите!

Катят. А  на  нём  бессчётно  ран.

Плачет, умоляя: Отпустите.

Не  простили. Растерзали. Так.

Как  проехать  к  церкви  иль  харчевне?

Почернела  явь. Дороги – мрак!

 

Коли  ищет  истину  дурак,

Результат  получится  плачевный.

 

 

СЛОН-ДИРЕКТОР

 

Слон  получил  приглашенье  стать  директором  зоопарка.

Наконец-то  мои  размеры  по  достоинству  оценили.

Прибыл  на  место  работы, мала  для  входящего  арка.

Что  же  не  побеспокоились? Не  расширили? Не  послужили?

Домик  сотрудников  слон  разнёс, черезмерно  велик.

Буду  сидеть  в  вольере, и  оттуда  руководить.

Лев  на  него  с  удивлением  глянул, уже  старик.

Слон  зверей  собирает. Объявляет – Будем  по-новому  жить.

Жить  по-новому – это  как? Без  клеток  что  ли?

Оно  не  плохо  бы, будет  воля….

Однако  тогда – какой  уж  там  зоопарк.

Слон  протрубил – Сомненьям  цена  пятак.

Главное – обновление, а  какое  неважно.

Кроликов  передавил, трубя  протяжно.

Птиц  перепугал, неразбериха  слону  подругой.

Задом  налез  на  удава, зад  черезмерно  упругий.

А  любая  неразбериха – следствие  решение не  правильного.

Дети  бегут  из  зоопарка, не  доев  стаканчика  вафельного.   

 

 

КАРАПУЗИКАМ  НИЧЕГО  НЕ  СВЕТИТ

 

Баста  карапузики – завершились  танцы!

Дальше  будет  жизнь! О нет, мы  не  хотим!

Толстенькие, маленькие, очень  любят  такты,

Нотки  и  мелодии, веселья  лёгкий  дым.

Баста, вам  сказали. Детский  сад  забудьте,

Школу  тоже – быстро! Вкалывайте! Ну!

Хныкают  потешно  маленькие  люди,

Должное  желают  отдать  опять  вину.

Некто  в  чёрной  маске, хвостатый  и  с  рогами

Плетью  громко  щёлкнет – вздрогнет  ребятня.

-Вам  теперь  до  смерти  всего  бояться – сами

Узнаете, что  значит  судьба  и  без  меня.

Вам  без  её  насмешки  и  не  прожить  отныне.

Страшно  карапузикам. Красный  сок  течёт.

Страшно  потеряться  в  лесу, не  то  в  пустыне,

Зная  очень  чётко – спасенье  не  придёт.

Страшно  карапузикам. Блеют, в  стадо  сбились,

Слёзы, неумёхи, размажут  по  щекам.

Мы  хотели  радости, надеялись  на  милость!

Милость? Нате  будни – с  отчаянием  вам.

 

 

КОНЬ  В  ПАРЛАМЕНТЕ

 

-Господа, нам  без  веселия  не  прожить  и  дня!

Отчего  бы  нам  не  ввести  в  парламент  коня?

 

Куда  Калигуле  до  современных  людей!

Постановление  приняли  без  излишних затей.

 

И  коня  учредили  членом  фракции  грёз.

Конь  гриваст  и  белёс.

 

Уселся, научился  шибко  держать  перо,

И  думал  творить  добро –

 

Всех  собрался  поголовно  накормить  овсом,

Депутатов  в  первую  голову, ясно,  притом.

 

Потом  решил  всех  в  упряжку  одну.

Потом…Тут  депутаты  взвыли. Да только – Ну

 

Вон  пошёл! – не  крикнуть  коню  уже:

Он депутат. И  тиран  в  душе.

 

 

СЛОН  НА  БАЛУ

 

По  ошибке  был  на  бал   приглашён

               Слон.

Долго  собирался, расфуфыривался, готовился. Прибыл.

Охрану, хотевшую  возразить, задвинул  в  угол.

И, топоча, объявился  в  зале –

Не  ждали?

-Больно  велик, - сказала светская  дама.

-Кто  его  пригласил? – советник  спросил.

Слон  же  не  слышал   и  радостно  затрубил,

           При  этом  сияя  прямо!

Кто-то  пустил  слушок – прибыл  слон.

Корреспонденты  понабежали,

Защёлкали  аппаратами, снимки  делая. – Новый  тон

Приглашать  животных  на  вечеринки.

                      Хорош  был  бы  и  крокодил  в  подобном  зале.

Да  и  другие  звери! Слон  был  счастлив  вполне.

С  тех  пор  приглашенье  животных – в  цене.

А  очевидная  нелепость  данного  предприятия

Ни у  кого  не  вызывает  возражений.

                                                         Кстати  я

Подумал: настоящее  с  массой  нелепостей  не  по  мне.

 

 

К  СОВРЕМЕННОЙ  СИТУАЦИИ

(стихотворение  в  прозе)

 

Какие-то  важные  вещи  сдвинулись  с  мест, и  незримый, необходимый  баланс  нарушился. Быки  амбиций  отростили  чёрные  кожистые  крылья. Горы  слов…везде  громоздящиеся  горы  слов  представляют  фантомы  явлений. Слова  потеряли  сущность, ветер  треплет  пустые  скорлупки. Идеи, на  которые  не  обратил  бы  внимания  и  дегенерат  изучает  профессура. Эстраде  поклоняются, как  языческому  божеству. Мириады  групп, группок, подгрупп – везде  свои  кумиры, всё  необязательно – но  всё  материально.

 

Сытая, довольная, богатая  официальная  церковь.

 

 

    *    *    *

 

Человека  можно  искалечить –

Кости  поломать, разбить  лицо,

Сделать  так, что  вряд  ли  кто  залечит,

Можно  и  убить  в  конце  концов.

 

…человек  идёт, проходит  мимо

Городов, монастырей, -  идёт

Ради  правды – Мекки  мимо, Рима,

Он  упорен, верит, что  найдёт.

 

Человека  можно  искалечить,

Могут  сделать  даже  и  друзья –

Обмануть, предать  ли, изувечить –

Только  победить  его  нельзя.

 

 

ДРАМАТУРГИЯ  ЧЕХОВА

 

Корявые  вишнёвые  деревья…

-Ах, я люблю  наш  сад, чудесный  сад.

Привязанность  к  родному  подревнее,

Чем  страх  перед  возможностью  утрат.

 

Иванов – в  рассужденьях  заплутавший,

Подходит  к  краю, взявши  пистолет.

И  в  никуда  стремится  день  вчерашний,

Дня  будущего – коль  по  сути – нет.

 

Трагично? Грустно? Болтовня  под  водку,

Ну  а  часы  забыли  завести.

Вцепились  обстоятельства  вам  в  глотку,

Судьбу – её  едва  ль  сожмёшь  в  горсти.

 

Сколь  всё  реально? Ставим  что  на  даче?

Насмешничает  мать, Тригорин  спит.

Купец – к чему  мечтанья  об  удаче –

Работает, но  воля – монолит.

 

И  новое  накатывает  яро.

Железных  вы  противник  ли  дорог?

И  то, что  жизнь  сама  реальность  дара –

Забыли  все, никто  понять  не  смог.

 

 

     *    *    *

 

Говорили  с ним  на  даче  двадцать,

Или  больше  лет  тому  назад.

-В  воскрешенье  мёртвых  веришь? В  ад?

Он  кивал. Не  мог  я  разобраться.

 

Бабка  повлияла  на  него,

времена  советские  царили,

в  массе  люди  атеизмом  жили.

Вера  актуальна…для  кого?

 

В  семинарию  он  поступал.

Встретил  я  отца  его  случайно.

В  Греции  он  учится, сказал.

А  Союза  нет  уже.

Отчаянно

Мучился  я, к  вере  приходил,

Падал  вновь  в  безверие  слепое.

Интересно – как  приятель  жил?

 

Что  узнать  мы  можем  про  чужое?

 

 

РУССКАЯ ЖИЗНЬ

 

Пить  неделю, умирать, ожить,

В  храм  ползти  с  лицом  иссиня-сизым.

Свечи  ставить, только  не  молить

Ни  о  чём, к  себе  же  быть  брезгливым.

Это  русской  жизни  антисвет.

Тороват  купец, но  слово  твёрдо.

Кончилась  та  жизнь. Советский  бред.

Что  ж  осталось? Да, два-три  аккорда.

Офисы  и  банки давят  нас,

Фирмы, клерки  вежливые. Наше  ль

Это  всё – о  чём  веду  рассказ?

Старика  сухой  и  страшный  кашель.

Пить  неделю. Было! – что  опять

Вовлекаться  в  колесо  дурное.

Строчку  неохота  повторять.

Было  время  злое, никакое –

Но  гармонии  не  знали  никогда.

В  этом  может  быть  залог  успеха

Будущего? Слышишь  провода

Неба? Если  слышишь – не  до  смеха.

 

 

ОТЦЫ  ЦЕРКВИ

 

Выступают  профили, фигуры

Из  потьмы  средневековых  дней.

Что, Тертуллиан, тебе  структуры

Веры, нежли  мне – стократ  видней?

Как  святой  Василий  прорывался

К  тайнам  духовиденья -  понять!

Тексты  как  поэмы. С  чем  остался,

Если  всё-тки  страшно  умирать?

Афанасий, Ириней  Лионский –

Это  знаки, а  не  имена.

Жизнью  матерьяльной, косной, плоской

Мы  живём. Избыточна  вина.

Но  и  рассуждения  патристики

К  тёплой  вере  в  сердце  сколь  близки?

И  осенние  я  вижу  листики –

Падают, и  гаснут  огоньки.

 

   

*    *    *

 

Не  дай  мне  смерти  с  перепоя,

Не  дай  с  похмелья  умереть.

Ну  не  тяну  я  на  героя,

И  манит, и  пугает  смерть.

 

И  пью  для  радости  забвенья,

И  чтоб  забыть  свои  стихи.

 

Ещё – свинцовые  сомненья,

Они  порою  велики.

 

Но – что  дано  я  делал, делал,

Хоть  оступался, а  порой

Утрачивал  на  время  смелость,

И  всё  равно  я  не  герой.

 

Не  дай  же  смерти  с  перепоя.

Снег  бел, за  окнами  блестит

Такою  силою  покоя,

Таким  отказом  от  обид.

 

 

ЗИМА  В  МОСКВЕ

 

На  Сретенке  пушист  особенно

Снег, бурно  выпавший  вчера.

А  снегу  ишешь  ты  подобие

Напрасно, уж  понять  пора.

 

В  бульварной  вижу  я  решётке

Следы  снежков. Ну а  дома

Разнообразны  внешне… -

Водки

Мы  перебрали… - Да, весьма.

 

Насколь  обрывки  разговоров

Мешают  данность  постигать?

Чернеет  Грибоедов, норов

Сумевший  яви  разобрать.

 

Но  как  чудесно  я  зимою

Дышу, идя  по  Читокам.

Сколь  нежно  счастлив  я  порою –

Я  даже  вам  не  передам.

 

 

    *    *    *

 

Бездумно  я  шары  гонял,

Но  удовольствие  при  этом

 

Огромнейшее  получал –

На  даче  дело  было, летом.

 

Вне  правил  пользы  и  труда

Гонял  шары  на  старой  даче.

И  счастья  яркая  звезда

Сверкала, ничего  не  знача.

 

 

   *     *    *

 

Дух  в  интернете  я  набрал –

Духов  продажа -  среди  прочего

Мне  выдал – этого  не  ждал.

А  дух…определенья  точного

Не  существует. Но  смешать

Духи  и  дух  мир  позволяет.

Насколько  не  дано  понять

Нам  что  же  нас  объединяет.

 

 

СТАРОВЕРЫ

 

Трёхперстной блудне  противостоим

Огнём, напора  истинности  мощной.

Жизнь – веры  тень. И  это  точный

Закон, другой  непредставим.

 

Пусть  в  смерть  низвергнут, в  прах  и  кость

Никониане  нас! Не  тронут

Огонь, что  жив  в  душе, и  злость

Чужих  нас  не  загонит  в  омут.

 

И  мы  по  лестнице  огня,

Став  духом, в  дебри  духа  входим.

Мечтали, чистоту  храня

О  бестелесной  той  свободе…

 

 

   *    *    *

 

В  саду  хрустальном  с  топором –

Метафора  духовной  жизни.

Когда  не  знаем, как  живём

Все  действия  донельзя  лживы.

До  осознания  пути

Не  поднимается  несчастный

Поэт, мечтающий  идти

Дорогой  истинно-прекрасной.

 

 

ВИЗАНТИЙСКИЕ  ИМПЕРАТОРЫ

 

От  Констанция  Первого   Хлора  до  Константина  Драгаша

На  тысячу  лет  тут  миллионы  судеб.

Каких  только  нету  образов! – надо  же!

Сколько  ересей  христианский  горько  солили  хлеб.

Феодосий  Великий  запретил  древние  культы.

Церковный  расцвет  не  означает  духовный  рост.

Церковный  расцвет  не  исключает  строительство  катапульты

Против  врагов.

А  где  же  благоуханье  духовных  роз?

Никифор  Фока, Ираклий, Феодоры  и  Исааки,

Константины, Мануилы, Иоанны – сухое  перечисленье –

Будто  не  было  радости, не  блуждали  иные  во  мраке,

Не  проводили  реформы, солидам  в  обновленье.

Как  велики  их  дворцы, как  к  роскоши  аппетит

Был  у  иных  отменен, музыка  во время  обеда.

Резкое  раздраженье – вино-то  горчит.

Повар  казнён. И  это  не форма  бреда.

Плантагенеты, Кантакузины, Ангелы – их

Библиотеки  обильны! Придворные  их  поэты!

Эмали, бессчётные  золотые  монеты,

Изображенья  анфас  кукол  земных.

Комнины, монахи, аскеты, подвижники,

Противоречья, завязанные  в  узлы.

Я  напрягаюсь – и  мне  кажется  вижу  их -

Императоров - будто  им  важно  потомку  сказать – узри.

Им  не  важно. Такого  далёкого  будущего

Они  не  представляли, как  мы  не  представим  прошлого: далеко.

Много  человеческого  материала: кипящего, думающего,

Сгорающего,

Оценить  нелегко…

 

 

ЭТАЖИ  ЖИЗНИ

 

Жить  на  первом  этаже –

Посторонние  как  будто

Входят  в  дом – и  что  в  душе?

Ощущение  абсурда?

 

…то  есть  первый – как  язык

Фрейда, болтунов  с  экрана.

Я  к  политикам  привык,

Но  отчаиваться  рано.

 

В  жизни  много  этажей,

Лифта  тут  совсем  не  надо.

Небо…Небо  надо  всей

Явью  нашей – и  для  гада,

 

И  для  гения  оно.

Дом  высок, многоквартирный,

Жизнь  его  познать  дано

Собственной, бесперспективной.

 

Этажи  и  этажи…

Всех  их  сколько  же? Ах, сколько…

Что  экран  твоей  души

Отражает?

Небо  только.

 

 

СКАЗКА

 

Усмехнулся  дед-лесовичок

На  желанье – тайны  леса  знать.

Ты  желаньем  пойман  на  крючок,

В  этом  убеждаешься  опять.

 

Дедушка! Лесовичка  зовёшь.

Ворохнётся, погляди, медведь.

Надо  бы  бежать – и  не  идёшь:

Ноги  приросли.

А  он – реветь!

 

Ты  зажмурься – вновь  тобою  пред

Маленький  лесовичок, смешной.

-Правды, заявляет  хитро, нет.

Как  же  нет? Спасибо! Бог  с  тобой!

 

-Так  и  нет. Для  одного  одна,

Для  других другая. Я  бежать.

Города  струна  обнажена:

Тайну  жизни  мне  даёт  узнать.

 

Город  закипает  этим, тем.

Шаровые  волны. У  кого

Тайну  я  узнаю? И  совсем

Я  растерян…Что  же? Ничего…

 

Двинусь  по  домам – как  много  их,

Расспрошу  гадалку – говорят

Знает  много, прочитает  стих

Правды – таковому  буду  рад.

 

Птичек  покормлю, и  небеса

Станут  мне  чуть  ближе  оттого.

Вот  уже  заката  полоса,

И  другая…Ладно, ничего!

 

Тайну  ночи  интересно  мне

Было  бы  узнать. Какая  на-

ощупь? Не  сгорела  бы  в  огне,

Раз  в  окно  не  очень-то  видна.

 

В  золотом – чудес – брожу  лесу,

Сколь  его  действительность  по  мне?

Я  трофей, но  малый, принесу –

Лишь  воспоминания – оне

 

Скрашивают  данность, где  едва  ль

Сказочка  тропу  свою  найдёт.

 

Да. Увы. Действительно. А  жаль.

И  лесовичок меня  поймёт.

 

 

В  «ИЛЛЮЗИОНЕ»

(стихотворение  в  прозе)

 

В  «Иллюзионе» - где  ещё  в  советские  времена  можно  было  посмотреть  старые, классические  фильмы? – в  нестрашной, уютной  яме  кинозала  замирал  счастливо, впитывая  сок  чужих  жизней; сок, расширявший  пределы  твоего  мировосприятия.

 

Кабинет  доктора  Калигари  не  пугал, а  вампир  Носферату  казался  забавным.

 

Около  «Иллюзиона»  скверик, крытый  бронзовой  охрой  осенней листвы, а  очередь  за  билетами  бывало  вылезала  из  тяжёлых  с  зеркальными  стёклами  дверей. Шныряли  предприимчивые  спекулянты.

 

Карнавал  Феллини  входил  в  твою  маленькую  жизнь, и  она  замирала, польщённая. Сколь  сопереживал  героям  лент  неореализма? Плакал  бывало… Грандиозный  Метрополис, построенный  Фрицем  Лангом, влёк  и  манил.

 

Потом, выходя  из  кинотеатра, попадал  в  реальность  гудящего  города, и  осенние огни  переливались, казались  волшебным…

 

     

РУССКАЯ ПОЭМА

 

Сила, что  столь  кроткого  Алёшу

“Расстрелял  бы!” заставляла  крикнуть,

Запустила  звонкую  порошу.

От  восторга  можно? Нет  ли? Всхлипнуть?

 

В  зелени  представилась  усадьба,

Платонический  роман  с  кузиной.

Пал  Петрович  позевает: Так  бы

Вечно  жил – с  клубникой  и  малиной.

 

Дальше  русский  бунт, густая  смута,

Мечутся  скорлупки  душ  напрасно.

Хуже  нет  закрученного  бунта,

Понимаешь  это, и – прекрасно.

 

И – души  горение, стремленье

В  даль  невыразимую  такую.

И  пороши  белое  лученье:

Я  гляжу – и  значит  существую.

 

Русская  поэма  непростая!

Столь  одарены – и  всё  так  плохо.

Нежность  и  жестокость  совмещая

Прожита  уж  не  одна  эпоха.

 

И  гостеприимство, пьянство, лютость,

Творчество  с  тяжёлым  сном  свинцовым,

И  чиновничья (индюк) надутость –

Жидким  бы  залить  такую  оловом.

 

Со  времён  татарских  сколько  было

Изменений – каталог  составить?

Только  небо  нас  порой  кормило,

Только  грязь  собой  умели  славить.

 

И  свинцово  жили, гадко, мрачно.

И  в  царях  смешенье  отражалось

Русское, что  столь  неоднозначно.

Нас  боялись. Или  же  смеялись

 

Западные  мудрецы  над  нами:

Мол, живём  неправильно  и  криво.

Ждал  Левша  огня  в  прозрачной  раме,

Что  ни  делал – было  всё  красиво.

 

Мастера, сказители, поэты,

Странники, искатели  златого

Нежного – во  сне  видали -  света.

Путаники, не  поймёшь  ни  слова.

 

Суть – она  всегда  сложна  по  сути.

Будущее  нами  управляет,

Отделяет  золото  от  мути,

По  местам, как  надо  всё  расставит.

 

 

СИМЕОН  СТОЛПНИК

 

Свет  сгустился  в  столп, и  я  на  нём,

Я  гореньем  вздёрнут  вверх – огонь

Мой  свечи  навершие, и  дом –

Тот, духовный – сколь  приемлет  он

Пламя  это? Рвётся, рвётся  ввысь.

Не  взлететь, плоть  больно  тяжела.

Со  столпа  не  даль  уж  небо – близь,

Грех  во  мне – застывшая  смола.

Растоплю  огнём – тогда  взлечу

По  столпу-лучу.

 

 

  *     *     *

 

Помогите  птицам

Перезимовать.

Синица  не  стремится

Вовсе  умирать.

 

Не жалейте  хлеба

Галкам, воробьям –

Через  них  ведь  небо,

Люди, ближе  вам…

 

 

ГОСТЕПРИИМСТВО  АВРААМА

 

Гостеприимство  Авраама

Нам  словом  объяснить  каким?

А  вдруг  слова  ловушка, яма?

Гостеприимство  Авраама,

И  нашей  данности  режим.

 

Намёк  на  Троицу, нам  данный

В  пределах  Ветхого  завета –

Круг, нам  едва  ль  понятный, странный

В  сравненье  с  тем, что  знаем – это

Так  мало. Ум  наш  окаянный!

 

Круг  вечной  Троицы – единство,

И  макромир  и  мини  в  оном.

Пластами  в  человеке  свинство,

И  давит  собственным  законом –

Мол, настоящим  насладимся.

 

Гостеприимство  ветхих  правил

Завета  древнего – как  символ.

Бог  в  мире света  не  убавил.

Иду, гляжу  на  клумбу  примул,

И  знаю – Бог  нас  не  оставил.

 

 

ДЕТСКОЕ  ЛЕТО

 

Это  сочное, смачное, детское  лето!

Разнотравье  у  речки, и  школа  забыта.

И  кузнечиков  звоны, как  здорово  это!

И  китайская  роза  чудесно  завита.

На  песок  наползают  некрупные  волны.

Через  рощу  на  дачу  вернуться  приятно.

И  приходишь  туда, ощущеньями  полный,

А  они – цветовые, ажурные  пятна.

На  пруду, отливающим  златом, ловили

Карасей, ну  а  в роще  грибы  собирали.

И  какими, какими  свободными  были –

Так  давно, так  давно – скромной  жизни  в  начале.

На  машинах  с  роднёю  на  Чёрное  море…

И  в  стогах  ночевали, таинственно  было.

И  мерцали  мне  звёзды – не  будет  ни  горя,

Ни  отчаянья, сердце  совсем  не  грустило.

А  не  то  отправляемся…может  быть, в  Таллинн,

Вот  ночной  отвалился  вокзал…Где  же  это?

Что  ли  возрастом, жизнью  своей  разбазарен,

Весь  исчерпан? Мне  помнится  детское  лето…

 

 

   *    *    *

 

К инвалидному креслу прикован,

Не желает признать - инвалид.

Пишет он и играет со словом,

У него ничего не болит.

И великим сиденьем назвавши

Жизнь свою, сочиняет роман –

 

Персонажу дурному отдавши,

То чем мучился сам – свой изъян.

 

 

   *    *    *

 

На  мёртвого  отца  глядит  в  гробу –

Не  верит – мёртвый  папа, мёртвый  папа…

Как  говорил  с  улыбкой  тихо – Лапа,

Трепал  её  то  по  щеке…по  лбу…

 

Вдруг  видит  бледно-белую  слезу,

Кричит  и  вскакивает – Жив! – Он  умер

Ей  говорят. Он  жив, кричит.

В  мозгу

Её  разрывы  света  после  сумерек.

 

Вон, вон  слеза, он  плачет. – Отошла,

Ей  говорят, пойми  ты, заморозка.

И  сжалась, и  скукожилась  так  резко.

Он  умер.

Безнадёжно  поняла.

 

 

АЛКАШИ

 

На  бульваре  облюбована  скамейка –

Тихие, всё  лето  алкаши

Тут  сидят – весёлая  семейка:

Он, она  и  пёс.

Всё – от  души.

 

Утром  пиво  хлещут, сизоморды,

Водку  днём, нещадно  крошат  хлеб.

Дремлет  пёс, не  слышит  он  аккорды

Выкриков, и  шум  ему – нелеп.

 

Алкаши  чего-то  обсуждают –

Новости  ль? И  счастливы  они.

Да, такое  счастье  излучают,

Что, глядишь, яснее  станут  дни.

 

Неужели? Быть  того  не  может!

Что  же – в  пьянстве  цель? Не  может  быть…

 

Небо  летом  позвучней, чем  Моцарт,

То  звучание  б  в  своей  душе  открыть.

 

 

ВОЛШЕБНЫЙ  ЗИККУРАТ

 

Снимал  квартиру, чтобы  пить,

Да  пить – с  утра  и  до  заката,

Субстратом, белым  ядом  жить –

При  этом  внутренне богато.

 

Волшебный  видел  зиккурат –

Небесный  минерал  блистает.

И  снег  за  окнами – я  рад –

Ему, синея, отвечает.

 

Я  пью? А  может  всё  ж  не  я

Гляжу  в  паркет – он  в  сумме  трещин.

Моя  кривая  колея

Подсказывает – мир  не  вечен.

 

А  мой  волшебный  зиккурат

Свидетельствует: всё  не  вечно.

И  рамы  цифровой  квадрат

Покажет  явь  едва  ли  верно.

 

Потом  же  пьющий  завязал –

Квартиру  снял  другую, ибо

Волшебный  зиккурат  предстал

Как  трезвый  выбор.

Либо-либо.

 

 

ПО  ПОВОДУ  ПЕРМСКОЙ  ТРАГЕДИИ

 

Жёсткий  бич  трагедии  в  Перми –

По  людским  телам  хлестало  пламя.

Окнами  едва  ль  спастись, дверьми.

В  смертной  людям  оказаться  яме.

Боль  за  них. За  всех, за  всех, за  всех.

Реквиема  пермского  звучанье.

Жизни  твёрдый  смысловой  орех.

Есть  вопросы. А  ответ – молчанье.

 

 

Главная

"Россия в Мире"

"Русская правда", оглавление

"Партстройка"

Пишите