Александр Балтин

МИРОВОЕ ЯЙЦО

Из цикла «ПО МОТИВАМ ТРУВЕРОВ И МИННЕЗИНГЕРОВ»

Поход продлится долго-долго,

Победа неважна…почти.

В горенье и в идее толка

Есть драгоценные лучи.

Поход продлится долго-долго.

Дороги, люди, города,

Селенья…Световидна доля

Идущих – может в никуда?

Погибну я за Гроб Господен.

Идём, идём, етсетера…

А гибели любой угоден.

Поход – как жизнь.

Не как игра.

Из Кёльна в Салерно

Идти несомненно

Непросто – иду.

Пусть лучшие медики

За деньги за медные

Откроют, что жду.

О, жду тайнознанья –

Основ мирозданья

Коснуться хочу.

Закуска в харчевне

Сегодня плачевна,

Но я не ворчу.

Скорее в Салерно.

Узнаю там, верно,

Что знать надлежит.

А нет – обопьюся

Вином и вернуся

Домой я, пиит.

Собирала белые цветочки

На лугу, её увидел я…

Старый рыцарь возмечтал о дочке –

Вовсе не о донне бытия.

Собирала, песенка звучала,

Песенка звучала о Христе.

Белые цветочки собирала,

И букет умело составляла,

Предлагая оный высоте…

На лютне себе подыграет

И в замке споёт трубадур.

Звучание всех увлекает –

Оно и для храбрых натур,

Для донн благородных…И даже

Для хитрых пажей. И звучит

Прелестная песня…Но я же

И пел.

Дальше умер.

Забыт.

На площади повешен шут,

Словами он твердил про пляску смерти –

Ну, попляши теперь, дружочек, тут,

И позабавь живущих в лоне тверди.

Золото и серебро –

Ливры, марки так любезны.

Как же мне творить добро,

Чьи мотивы бесполезны.

Лучше буду я копить

Серебро себе и злато.

Чтобы сладко есть и пить,

Чтобы жить весь век богато.

Щит мой и стрелы знал, и знал

Меча удары, топора.

И меч мой многих порубал,

Поход гудел – не есть игра.

А Гроб Господен не нашли,

Погибли многие в боях.

Приют, надеюсь, обрели

В мирах иных, благих мирах.

Меченосцы шлемоблистающие!

Эпоха досталась вам та ещё!

Петь легко и приятно петь –

Это не тоже, что вдвинуться в смерть.

А мы шли и шли по дорогам –

Свобода Гроба Господня о многом

Задуматься призывает нас.

Даже мёртвых в молитвах пыл не угас.

Глыбы страданий алчущи

Ради Бога Христа,

Побираюсь, порой в пыли

Сплю, и песен во мне

Нет, что звучали ранее

Неистовея, пугая,

Радуя самого ж

Меня - алчу страданья глыб

Ныне

* * *

Десакрализация Христа

В раннекатолической Европе

Столь для пониманья не проста,

Не просты людские были тропы.

Жажда Бога, тяга ввысь и ввысь,

И Христос им не вмещает Бога.

И в походы снова поднялись,

Невозможно тяжела дорога.

Им Христос – огромный человек.

Бог над небом – много выше неба,

И везде. Четырнадцатый век.

И соборы всем важнее хлеба.

Те соборы – сгустки высоты,

Силуэт: ступенчатая башня.

Из химер святые – видишь ты

Прорастают? Жить, скажи, не страшно?

Из астрала чудища – они

Внешне, не проникнут в суть собора.

Символы повсюду глубины.

Ангельского отзвуками хора

Полон воздух. И сквозь витражи

Цветовое воплощенье света.

Сколь полезно было б для души

Всякой осознать лученье это…

ИЗ ДЕТСТВА

Детство было – я константу просто

В памяти держу. На лыжах я

Съехал – пруд заснежен, виден остров

Чёткою картиной бытия.

Детство было – школа и так далее,

И попытки робкие писать.

Приходили гости, все детали

Не смогу в уме я перебрать.

Детская Калуга – дядя, тётя,

На пруду я с удочкой сижу.

Караси красивы – вы поймёте,

Хорошо сидеть на бережку.

Детство – и с отцом мы говорили

Обо всём – о сути бытия.

Разными бывали в детстве были,

То и это вспоминаю я.

Вспоминаю и перебираю,

Где оно закончилось? Психоз?

Страшный детский пласт я поднимаю

Для чего он нужен – вот вопрос?..

Пубертатный криз, ходил я в школу

Индивидуально, отвечал.

Но уже жила во мне глаголу

Вера – я писал, писал, писал.

Где же детство кончилось? Не знаю,

То и это вновь перебираю…

Криз пубертатный, а в начале

Не состоялся суицид.

Дома соседние мерцали

Огнями – тёк медовый быт.

А вспомнились гомеопата

Домой приходы. Я болел –

Ангиной лютою когда-то.

Не вспомнил возраст. Не сумел.

Всё тяготило в средней школе –

Линейки, алгебра и проч.

Теперь пустяк. Того не боле.

И долгий день уходит в ночь.

А были марки и монеты,

Их собирал с восторгом я.

И были книжные сюжеты

Куда милее бытия.

Однако, бытие предстало

Тем, что нить детства оборвало…

Бовыкин – школьный друг, я в интернете

Смотрел: доцент он в университете,

А отношений не восстановить.

Соседствуем мы с Женькой Поляковым,

Болтаем часто, ибо чем-то новым

Не радует реальность.

Вьётся нить.

О школьных узнаёшь порою нечто.

Всё бывшее – так было быстротечно.

Игра как будто. Снова козырь бит.

Стихи о детстве, полагаю, мелочь.

По возрасту меня сковала зрелость.

И страшно мне. И отчасти сердит.

Подпольный человек в тебе

Формировался с детства. Ясно.

И это, видимо, ужасно –

Пугает, мучит и т. п.

Но книги жизни предпочёл –

Потом пошла она, мелькая,

И непонятная такая –

И так тяжёл её глагол.

Детский конь мой в небо ускакал.

Я другого от него не ждал.

Где вы ныне, саночки мои?

Спрятаны в подземные слои.

Старенький аквариум разбит.

Взрослый колченог довольно быт.

Вспомнишь нечто, вот идём с отцом.

Парк зелёный – он огромный дом.

Или ходим где-нибудь зимой.

Папа умер. Но идёт со мной…

Из цикла «ЯПОНСКИЕ СОНЕТЫ»

Хокку иные звучат

Резче, чем йокагири.

Лучше японский сад,

Сад, как сужение шири.

Сад – он живой, но пойми,

Как он способен мыслить?

Хочется код исчислить.

Хлопать нельзя дверьми,

В дом заходя. Нельзя.

Взглядом по видам скользя,

Много ль узнаешь по сути?

Сакура нежно цветёт,

Нечто небу поёт,

Песня свободна от мути.

Из цикла «СКОРБНАЯ ЭНТРОПИЯ»

История отражается в психологии – как небо отражается в воде: фрагментарно. Сколь бы ни была велика вода – полностью небо она не отразит.

Сколь многие из нас ощущают себя участниками мировой мистерии истории? Гораздо проще определять себя в привычных понятиях и рамках – сын, отец, работник, бизнесмен, литератор и проч. Но…переживание истории, как таковое – чистый субстрат собственного времени – сколь многим доступно оно? Оно заложено в нас, не может не быть заложено, или бы мы вообще не воспринимали историю, как процесс, а только как набор определённых фрагментов. Психология прошлых времён – не говоря уж о древности или средневековье, но даже психология людей, живших два века назад для нас мало доступна, к тому же и мифологизирована она всею суммою представлений; и, тем не менее, без этого входа в чужое, в прошлое мирочувствованье не были бы мы сегодняшними, - или были бы не такими. Ушедшие поколенья скручены в тебе – вслушайся в их голоса…Почувствуй себя частицей грандиозной мистерии – восхитись величьем замысла и мощью воплощенья оного…

Из разных городов шли, со столпов спускались, ручьями пёстрыми втекали в город – шли на собор, шли обсуждать – путаясь в словах, сшибая понятия, обвиняя друг друга – как надо верить. Но они обсуждали внешне-ритуальную сторону явления…Там были блестящие умы, блестящие ораторы, изощрённые полемисты, но до небесной Церкви как далеко было им!.. Как далеко нам, спорящим о филиокве…

На вопрос где Бог восьмилетний ребёнок отвечает: В воздухе растворён.

Сказано - Будьте, как дети! – ибо нечто чувствуют они – тайну реальности, вибрации космоса – видят жизнь иначе…Привкус истины – золотой привкус – в ощущении: Бог в воздухе растворён.

Речь в Библии – густо-простая, торжественно-возвышенная; речь – будто обретённая незримой сутью вещей, и вместе – деревьев и почвы; речь неба, массой лучей сходящих в наши сердца; речь – кипящая, захлёбывающаяся; вся речь, густо данная сумма иносказаний, и простота перечислений – простота, за которой мерцает бездна, но не чёрная, а световая; речь космоса – вибрации, давшие жизнь…

Что необычного в тех старых советских фильмах, в лучших из них, в тех, от которых не оторвёшься с любого момента, смотренных-пересмотренных и любезных опять и опять? Мастерство – режиссёрское, операторское, актёрское? Выверенность деталей? И это, конечно, но есть и нечто большее – нечто необъяснимое, тонкое и верное – пойманный ритм, самый трепет живой жизни, трепет нежный и яркий; доброта, вшифрованная в суть, в структуру фильмов – фильмов, которыми можно лечить. Такого уже не будет – жизнь стала железной, и в «цифре» трепет её не отобразить.

Распивают около подъезда, разливая водку в пластиковые стаканчики. Их трое.

Про них всё ясно. Ясно, как матерятся они, не зная другой, чистой речи. Как называют своих подруг: Любимая моя, с тою грубоватой пошлостью, что сходит за мужественность. Как брезгливо морщатся, слыша классику, предпочитая Ласковый май, не то блатняк. Как умеют всё починить. Как говорят: Что-то такое, наверное, есть, имея в виду высшие силы…Как…

Ясно то, что созданы по образу и подобью Божьему – как мы все, и столь многое, многое неясно…

9. СТИХОТВОРЕНИЕ

Сотового мёда неполная миска, подаренная соседкой. Ячейки мёда, как слова организуют текст сладости…Нечто гудит в сознанье, в мозгу, в шишковидной его железе, где помещается душа – линия соединения души и тела напряжена, и какой-то секрет выделяет неведомая железа – секрет слов, соединяемых ритмом и вспыхивающих рифмами, и…туман с Оки ползёт на город, и ласково встречают его прибрежные ивы, и вдруг – провал, стихотворение повисает над бездною, но дальше возникает сияющий мост, и идёт оно дальше, и вот блестит – готовое.

КЛУБ НУМИЗМАТОВ

В СССР клуб нумизматов в церкви

Располагался. Дело было в центре

Москвы. Менялы в храме? То на ум

Не шло. Столы вдоль стен, на них – монеты,

На кругляшах – легенды и портреты.

И ровный над столами плавал шум.

Взял талер ангальтский, и состоянье

Довольно неплохое. – А мерцанье

Кружка металла будто застит свет.

На Сан-Марино Венгрию? Охотно.

Вот ФРГ. Вам с Кантом не угодно?

К полудню сильно развит сей сюжет.

Аркадий ( он походит на курфюрста )

И краснонос и важен, голос густо

Звучит, а рядом Доктор, как всегда:

Курчав, щекаст и толстенькие ручки.

Антильский доллар нужен? – Ловко брючки

Поддёрнет. Взгляд – текучая вода.

Тут кляссеры тяжёлые в почёте.

А в них богатства стран чужих найдёте.

Сидит старик. А перед ним лежат

Большие бляхи талеров. Вот польский,

Вот шведский. Рассмотри – но мало пользы:

Такие цены, что мозги кипят.

Тут денег много крутится. Так много!

Рубли собрать? Вот барская дорога.

А форинты – те, с Бартоком? Поди,

Купи! Сияют коммеморативы.

Монет однообразны перспективы.

А у людей различные пути.

Они всегда различны! Тоже, новость!

Густа нумизматическая повесть.

Ужель столы стояли в алтаре?

Сегодня страшно, а тогда – неважно.

И Краузе листай себе отважно,

Крепись – монет, как дней в календаре.

Да что ты! Как оттенков у заката!

Чрезмерно нумизматика богата.

Отвлёкся. За окном узрел сирень.

Лилово светит мелкими цветами.

Иль прямо в нас природными глазами

Глядит она сейчас, в воскресный день?

Стас одноглаз. А глаз второй – стеклянный.

Стас торговаться – мастер окаянный.

Собьёт ли цену? Вероятно, да.

Под купол, верно, фрески уходили.

Дирхемом этим вы не удивили

Меня. – Густоторговая среда.

Среда, где фанатизм в котлах незримых

Кипит. Любой герой – из терпеливых.

Найди монету, выследи её,

И выменяй! Купи! Она – награда,

Украсила коллекцию, но надо

Достать ей пару…да, вон ту, ещё!

Азарт. Захлёст. И день проходит мерно.

И куртку теребит Иваныч нервно,

Срывается обмен. Евгений крут.

Смеркается. Из церкви мы выходим.

Раз у судьбы достаточно угодий,

Одно из них находится вот тут.

* * *

Отец, сегодня страсть к монетам –
Та, детская не улеглась.
Хоть изменилась ТАК при этом,
Но с прошлым связь не прервалась.
Отец, я, знаешь, стал поэтом…
Ты слышишь ли меня, отец?
Стихи о клубе нумизматов
Я – не стервец и не мудрец –
Публиковал, стихи витые
О талерах, и о других
Монетах – помнишь золотые?
Их понадёжней будет стих.
Ты где, отец? Не отвечаешь.
Но мне присутствие твоё
Жизнь согревает – понимаешь?
Жаль, ничего не отвечаешь,
Хоть видишь бытие моё.